Она швырнула на стойку светло-розовую бумажку:
– Вот, милейший, я и моя дочь остановимся у вас на неделю, а дальше, если нам понравится, мы продлим пребывание.
Консьерж схватил чек, пробежал глазами, его лошадиное лицо вытянулось. Елейным тоном он произнес:
– Мадам Самдевятофф – это вы?
– Да, это я! – высокомерно заявила Елизавета Порфирьевна и хлопнула в ладоши.
Около нее возник бой, которому она велела забрать чемоданы у смущенного Ивана Иваныча. Проворный молодой человек в некотором изумлении уставился на два чемодана – он привык к тому, что состоятельные и именитые гости приезжают как минимум с дюжиной.
– Ну так что, кто проводит нас в апартаменты? – провозгласила maman. – Я устала от сегодняшнего путешествия и хочу принять ванну! И не забывайте, с кем вы имеете дело: мой отец был сиятельным графом!
Консьерж подал бою знак, чтобы тот не торопился, чемоданы очутились на узорчатом ковре, который устилал мраморный пол в холле. Затем он скрылся в смежном помещении, откуда несколькими мгновениями спустя возник массивный лысый господин с кустистыми бровями в вечернем костюме с белой гвоздикой в петлице. Он взял чек, подошел к стойке, его свиные глазки пытливо изучили Елизавету Порфирьевну и Ксению.
– Значит, вы мадам Самдевятофф? – пренебрежительным тоном осведомился он и, не дожидаясь ответа, продолжил: – В нашем отеле нет для вас места, мадам. Чек, который вы пытались подсунуть нам, неликвидный. Ваш супруг, как всем хорошо известно, сидит в тюрьме. Вы не имеете права выписывать чек!
Он швырнул на стойку газету, первую страницу которой пересекал жирный заголовок: «Русский банкир арестован по обвинению в организации убийств, ограбления и растратах».
– Это неправда, – залепетала maman, – вы должны...
– Мы ничего вам не должны, – ответил господин, видимо управляющий, и, чуть поколебавшись, добавил с усмешкой: – Мадам...
Ксения взяла под руки пошатнувшуюся Елизавету Порфирьевну. Та стояла как громом пораженная. Иван Иваныч, подхватив чемоданы, сказал:
– Пошлите-ка, барыня, отседова.
– И учтите, – изрек управляющий, – подделка чека – это серьезное преступление, и вам повезло, что я не буду обращаться в полицию. Не советую вам поступать так снова! Всего наилучшего, мадам Самдевятофф!
Ксения, Елизавета Порфирьевна и Иван Иваныч покинули отель «Золотой принц». Оказавшись на улице, maman зарыдала:
– О, и что же нам делать? Где мы будем ночевать, в городском парке? На причале?
– Барыня, – произнес Иван Иваныч. – У меня есть деньги, я сниму для вас номер...
Елизавета Порфирьевна немедленно успокоилась, слезы, сверкавшие на ресницах, тотчас высохли, она деловито спросила:
– Иван, так что же ты стоял, как будто язык проглотил! Ах, быстрее вернемся в «Золотой принц»!
Шадрин, почесав затылок, добавил:
– Боюсь, у меня на такие шикарные хоромы денег не хватит, барыня.
К негодованию Елизаветы Порфирьевны, садовник снял им крошечный двухместный номер в дешевой гостинице недалеко от порта. Елизавета Порфирьевна, морщась и охая, осмотрела стены, покрытые выцветшими обоями, продавленную кровать, застеленную желтоватым бельем, и ржавый умывальник.
– Я не могу спать в этой ужасной комнате! – провозгласила она и, подумав, добавила: – Впрочем, так и быть, одну ночь я проведу здесь, но завтра и ноги моей здесь не будет!
Ксения поблагодарила Ивана Иваныча и перед расставанием обняла его. Великан погладил ее по голове и сказал:
– Вот увидишь, все образуется. Выпустят твоего папку...
Когда Ксения вернулась в номер, Елизавета Порфирьевна уже вовсю храпела на кровати. На следующий день им пришлось покинуть гостиницу.
Ксения настояла на том, чтобы они отправились в тюрьму навестить Федора Архиповича. Самдевятов произвел на дочь гнетущее впечатление – он ссутулился, постарел, взгляд его потух. Он постоянно тряс головой и жаловался на боль в ухе. Ксении стало до боли жаль отца, а maman только и знала, что говорить о себе.
– Федор, какой же ты эгоист! У нас отобрали все те чудные вещицы, которые я покупала у антикваров и на аукционах! Добейся, чтобы мне их вернули! И куда мы пойдем ночевать? Тебе это безразлично, ты черствый и бездушный человек!
Ночь Елизавета Порфирьевна и Ксения провели под открытым небом в городском парке. Погода стояла теплая, и они расположились на скамейках, где их с утра и обнаружил полицейский.
Страж порядка заявил:
– За бродяжничество имеется статья в Уголовном кодексе, но я, так и быть, прощу вас, дамы. В следующий раз отправитесь в каталажку, а сейчас – брысь из парка!
Maman, закрыв глаза на собственные принципы и фамильную гордость, решила обратиться к знакомым и друзьям мужа. В течение всего дня они ходили от особняка к особняку, и каждый раз повторялась примерно следующая сцена: Елизавета Порфирьевна требовала от прислуги, открывшей им дверь, немедленно провести себя к хозяевам. Та любезно спрашивала имя. Узнав, что это – «сеньора Самдевятова с дочерью», прислуга (в большинстве своем столь презираемые maman негритянки или мулатки) отвечала: «Вас принимать не велено», – и захлопывала дверь. Так повторилось семнадцать раз.
Под вечер, когда они попали на виллу богатого промышленника, с которым Федор Архипович до недавних пор регулярно играл в преферанс, прислуга пропустила их в прихожую. Елизавета Порфирьевна возликовала.
– Вот видишь, дочь, все преодолеваешь терпением! Семнадцать раз мы получили отказ, в восемнадцатый нам повезет!
В холл выплыла величественная хозяйка, жена промышленника. Матрона внимательно осмотрела Самдевятовых и спросила:
– Так чем могу быть полезна, мадам?
Елизавета Порфирьевна, которая раньше кичилась своим происхождением и называла эту даму «безродной мымрой» и «глупой индюшкой», расплылась в улыбке:
– Ах, сеньора, я и моя дочь временно оказались в затруднительном положении. К сожалению, мой муж сейчас в силу сложившихся обстоятельств вынужден временно приостановить свою работу в качестве директора банка...
– Ваш супруг, если мне не изменяет память, сидит в тюрьме и ждет начала процесса по обвинению в организации налета, двух убийств и чудовищной растраты, – заметила дама.
Maman стушевалась:
– Сеньора, я и моя дочь хотели бы воспользоваться вашим приглашением, которое вы адресовали нам некоторое время назад и... пожить у вас!
Жена промышленника произнесла:
– Мадам, вы мне глубоко несимпатичны. Даже когда ваш муж был одним из столпов общества, я общалась с вами, потому что была вынуждена делать это. Мне известно, что вы пренебрежительно отзывались о моем происхождении – я не стыжусь того, что мой отец был портным...
– Уверяю вас, это злобные наветы, – запричитала Елизавета Порфирьевна.
Ксении стало невыносимо стыдно, ей не хотелось наблюдать за тем, как ее матушку унижает величественная дама, причем делает это по праву.
– Вы не хотели знать меня, когда были женой богатого и уважаемого человека, а теперь, оказавшись в затруднительной ситуации, поступились своими принципами, – продолжала дама. – Мне известно, что все приличные семейства Эльпараисо закрыли перед вами двери своих домов. Мне бы тоже надлежало поступить так, но я, в отличие от вас, мадам, знаю, что такое жить в нужде. Я помогу вам!
