Трясущимися руками вдова схватила одну из папок, раскрыла ее, пробежала глазами текст документа. Затем она вскинула взгляд на Ольгу и шокированно воскликнула:
– Вы требуете невозможного! Я никогда не подпишу вам генеральную доверенность на ведение дел в концерне «Авиценна»! Это же детище моего мужа! А теперь оно в равных долях принадлежит мне и моим детям! Нет, нет и нет!
Она швырнула папку на столик, а Ольга зловеще протянула:
– Значит, отказываетесь? Зря, зря… А ведь я не требую от вас переписать на меня концерн. Пока еще не требую! Потому что если это произойдет так быстро после кончины Кирилла, то вызовет массу вопросов. А вот несколько позже… Впрочем, через пару недель начнется совершенно иная эпоха! Кстати, вы ведь не способны управлять концерном, так зачем он вам? Неужто все же намерены встать у штурвала?
– Концерн – это все, что у нас есть! – заявила Надежда. – Я не могу допустить к управлению чужого человека. Я… я вам не доверяю!
Ольга усмехнулась.
– Благодарю за откровенность, Надежда Владиславовна! Однако не намерена скрывать от вас правды – если вы не подпишете бумаги, причем немедленно, то вашим детишкам не поздоровится. Как матери я предоставлю вам право выбора: с кого начать? С Кирюши, гордости покойного отца, или с Дашеньки, любимицы матери? Думаю, все же с девчонки. Хотите знать, что с ней произойдет? Для начала предлагаю напустить в ванну ледяной воды…
Надежда быстро перебила ее:
– Я все подпишу! Где ручка?
– Не так быстро! – остановила вдову Ольга, подошла к двери, распахнула ее, и в зал вновь вошел бледный пожилой мужчина, оказавшийся нотариусом.
Старко протянула Надежде чернильную ручку с золотым пером, и Звягинцева подмахнула доверенность. Нотариус забрал оба экземпляра и исчез.
– Что может быть сильнее материнской любви… – произнесла доверительно Ольга. – Как хорошо, что у меня никогда не будет отпрысков! Зато теперь у меня имеется концерн!
Надежда поднялась, вытерла слезы с глаз и заявила резким тоном:
– А теперь я хочу, чтобы вы позволили мне увидеться с моими детьми! И чтобы вы и ваши люди немедленно покинули мой особняк! Я сделала все, что от меня требовалось!
– Все, да не все, – возразила Ольга. – Да, генеральная доверенность у меня теперь имеется, но ведь вы можете в любой момент аннулировать ее. Этого я допустить, конечно же, не могу. Поэтому, Надежда Владиславовна, в ближайшие дни вам придется смириться с обществом моих людей в вашем доме. Что же касается детишек… Пожалуй, я заберу их с собой.
Вдова, ахнув, бросилась к Ольге и опустилась перед ней на колени.
– Уверяю вас, я сделаю все, что вы прикажете! Только не увозите их! Я же подписала то, что вы хотели!
– Пока только генеральную доверенность, – хмыкнула Ольга Старко. – А когда все завершится, вы подарите мне концерн. Он же вам не нужен! Вот тогда получите своих детишек, пару десятков миллионов и возможность покинуть страну. Но чтобы вы не совершили никакой глупости, малыши будут находиться под контролем моих людей. Не волнуйтесь, с ними все будет в порядке, я верну их вам при первой же возможности. Хотя это напрямую зависит от вас: один звонок в правоохранительные органы, и все, детишкам станет очень и очень плохо!
Надежда зарыдала, и Ольга снова поморщилась.
– И не пытайтесь меня разжалобить, все равно ничего не получится! Итак, можете пойти и попрощаться с ними! Не забывайте: не исключено, это последний раз, когда вы видите их живыми и невредимыми!
Надежда выбежала из зала, Ольга опустилась в кресло и задумалась. На ее лице блуждала зловещая улыбка.
Итак, все шло, как она и задумала. Пока у нее на руках только генеральная доверенность, но вскоре вдова, глупая курица, отдаст ей весь концерн с потрохами. А в ближайшие месяцы «Авиценна» станет единственным в мире фармацевтическим предприятием, производящим вакцину от нового ужасного вируса…
В зал вошел четырехпалый тип в черном и почтительно произнес:
– Ольга Иннокентьевна, новостей еще нет…
– Вы так и не нашли их? – Ольга рывком поднялась из кресла. – Ну ничего, не отменять же из-за этого операцию… Однако они нужны мне. И старик, и девица, и журналистик. В особенности тот лощеный тип, который ошивался в моей лаборатории и пытался похитить вирус!
– Мы обнаружили следы крови, кто-то из них ранен, – доложил четырехпалый. – Так что далеко они все равно не уйдут. Все больницы Питера и окрестностей находятся под нашим пристальным наблюдением!
– Они нужны мне! – повторила Ольга. – Живыми или… Впрочем, лучше мертвыми!
Четырехпалый исчез, Старко задумчиво прошлась по залу. Никто больше не посмеет помешать ей. Она стремилась к этому долгие годы. И вот наконец до финиша рукой подать!
Нерьяновск… С учетом того, что ее планы стали известны троим сбежавшим идиотам, разумнее было бы отменить операцию «Легион». Хотя это бы означало, что она боится каких-то дуралеев. А Ольга никого и ничего не боялась!
Нет, отменять ничего не надо, потому что все уже готово. Она не желает больше ждать ни минуты! Просто в план следует внести небольшие коррективы…
Старко вышла в коридор и приказала четырехпалому:
– Детей заберите и отвезите в надежное место. Со Звягинцевой глаз не спускать. Не позволяйте ей никуда выходить и ни с кем контактировать. К ней тоже никого не допускать. Телефонные звонки запрещены, то же касается и Интернета. Мобильный ведь у нее уже изъяли? Отлично! Готовьте вертолет, я вылетаю в Нерьяновск. Немедленно!
Санкт-Петербург/Москва
27– 28 ноября
Тиканье часов было невыносимым. Маша взглянула на старинный позолоченный циферблат – часы, кашлянув и захрипев, гулко пробили четыре раза.
Было четыре часа ночи. Или вернее сказать – утра? Больше часа врач, на квартире которого оказались беглецы, не покидал спальню, ставшую палатой: в ней сейчас находился профессор Карасик.
Девушка, сгорбившись, сидела около стола и теребила белую скатерть. В комнату вошел Олег. В руках он держал поднос, на котором стояла тарелка с несколькими бутербродами и две фарфоровые чашки с чаем.
– Маша, не изводи себя так! – произнес молодой человек, ставя одну чашку перед девушкой. – Уверен, что с Михаилом Харитоновичем все будет в порядке. Он сильный, выкарабкается!
– А что, если нет? – спросила девушка и посмотрела на Олега.
От нее не ускользнуло, что тот и сам крайне встревожен состоянием профессора.
После того как им удалось уйти на моторной лодке от преследователей, они причалили к берегу в глухой и нежилой местности. Олег на некоторое время исчез, а вернулся с седым долговязым мужчиной, который отвез их к себе домой. Мужчина был хирургом, и он сразу начал осматривать раненого профессора.
– А что, если… если Михаилу Харитоновичу станет хуже? – спросила девушка, размешивая в чашке сахар. – Тогда потребуется срочная операция, его надо будет отвезти в больницу. И Ольга непременно пронюхает об этом!
Олег тихо обронил:
– Старко – просто исчадие ада. Однако я не позволю, чтобы Михаил Харитонович стал ее новой жертвой.
– Ого, сами лопают, а меня на голодную смерть обрекли! – раздался веселый голос Федора.
Маша обернулась – заспанный журналист появился в дверях комнаты. Как только они оказались на квартире доктора, Крылов тотчас завалился спать на диване в библиотеке. Девушка поразилась: Михаил Харитонович, не исключено, находится при смерти, а тот совершенно спокойно дрых!
Приглаживая всклокоченные льняные кудри, Федор подошел к столу, бесцеремонно схватил один из бутербродов и откусил большой кусок. Затем потянул к себе чашку с чаем.
