Но это ясно даст нам понять, кто Он. И я дам тебе деньги только в этом случае. Я не хочу рисковать даже в малом».— «Сколько ты мне дашь?» — «У тебя два десятка человек? Тридцать сребреников. Этого хватит за глаза». «Да,— согласился я.— Этого должно хватить». Первосвященник подошел к ящику для денег и отсчитал мне монеты. «Я дам тебе финикийские тетрадрахмы,— сказал он.— Для грязных расчетов они подойдут как нельзя лучше. Знаешь, чей профиль на них изображен? Это Мелькарт, финикийский бог мореплавателей. Римляне отождествляют его с Гераклом. Это будет символично: мы победим Рим с помощью их самого почитаемого героя... » «Мы победим с помощью Мессии,— жестко сказал я.— Ты толкаешь меня на бесчестие, первосвященник». «Нет,— сказал Каифа.— Я толкаю тебя на смерть. И сам встаю рядом. При этом плане мы с тобой проиграем, даже если выиграет Иудея. Но ты можешь отказаться». Я молча взял деньги. «Его нельзя арестовывать днем,— сказал Каифа.— Это тоже может вызвать волнение в народе. Помнишь, как народ встречал его вход в Иерусалим?.. Найди способ, чтоб мои люди смогли арестовать Его там, где это не вызовет гнева у толпы». «С Ним всегда ученики,— напомнил я.— Дай слово, что не тронешь их». «Мальчишки мне не нужны,— сказал он.— Мне нужен Мессия. Или «лжемессия»... А эти юнцы... Выбор, который мы с тобой делаем,— для сильных. Они же не такие, как ты?» «Не такие,— вздохнул я.— Не знаю, почему Он выбрал именно их... Они же разбегутся при первой опасности». «Хорошая у вас компания,— усмехнулся Каифа.— Одни предатели». Я гневно выпрямился, но первосвященник лишь устало махнул рукой: «Перестань. Это я и про себя. Просто я хочу, чтоб ты четко понимал, что делаешь и для чего. Даже если мы победим — мы с тобой проиграем. Так-то... Но я готов рискнуть».— «Я тоже... У тебя пахнет серой. Что-то горит?» — «Вроде нет... Но знак хороший: Моисей писал, что так пахло на горе Ненависти... Когда ждать знак от тебя?» — «Сейчас я пойду договорюсь о покупке оружия и предупрежу своих людей. Потом пойду к Нему... Сегодня мы отмечаем Пасху... » «А, двойной календарь,— сказал Каифа.— А я и забыл, что вам, как прибывшим издалека, разрешается... Значит, для тебя этот великий день уже наступает, Иуда» «Для всех,— поправил я.— Пусть твои люди будут готовы к сумеркам. Он любит гулять в Гефсиманском саду... Я выберу время... Как же у тебя воняет серой, первосвященник... Голова разболелась... Я пойду..... Увидимся позже... »
...Это был безмолвный диалог. Он ответил мне, умыв ноги ученикам. Что ж, это был Его выбор — но не мой! Я никогда не смирюсь ни перед кем! Я не раб! Когда-то Он предложил мне выбрать, что важнее. Теперь моя очередь. Чтобы Единственная Надежда и Спасение Иудеи — учил смирению?! Нет! Гордость — единственное, что всегда давало нам силы! Гордость не позволяла забыть, что мы — богоизбранный народ, не похожий на всех недостойных варваров и язычников, окружающих нас! Гордость выводила нас из плена, наполняя священной яростью и волей к победе! Гордость не давала угаснуть надежде! Гордость, а не смирение! Я даже не знаю такой беды, которая смогла бы охладить этот жар. Но раз никто не хочет дать нам избавления, ни царь, ни Бог и ни герой, тогда я — сам! — буду решать! Да, мне неизвестны помыслы Бога, но у Него — вечность, а я просто не могу столько ждать. Учитель избрал слишком сложный путь. Слишком длинный и слишком узкий. С гордо поднятой головой в эту дверь войти нельзя. А я не склонюсь и не встану на колени! И Ему не дам...
Он протянул мне кусок хлеба, привлекая внимание, и сказал: «Писание исполняется, и Я буду предан. Ядя-щий со Мной хлеб поднимет на Меня свою пяту. Все сбудется, но... Лучше бы предателю не родиться вовсе». Твердо глядя Ему в глаза, я принял хлеб и, нарочито медленно работая челюстями, проглотил свою долю. Я помнил о предупреждении Каифы. Я знал, на что иду. И я готов был отвечать за каждый свой шаг. Иудея будет свободна, даже если мне придется погибнуть. Я видел, как Он огорчен. И ученики, видя, как Он возмутился духом, загалдели, спрашивая: «Кто предаст Тебя, Учитель?» Он вздохнул и сказал мне: «Иди и делай свое дело». Некоторые, думая, что Он посылает меня за покупками, просили что-то купить и им, и лишь Петр и Симон смотрели на меня с испугом. «Иди»,— сказал Учитель... В ушах у меня шумело — наверное, запах той серы, которой я надышался у Каифы, все еще дурманил мой мозг. Но я всегда был сильным. У каждого своя ноша, и каждый принимает на себя столько, сколько может вынести. И если надо взять всю вину на себя, то именно я ее и возьму. Иудея будет свободна. И все узнают, что Он — Мессия... А я... Я сделаю для этого все. И я встал и вышел...
Как красив был Гефсиманский сад! Какая луна светила над ним! Все было серебряным, словно укрытое снегами далеких северных стран... Он не зря любил это место, собираясь здесь с учениками... Раб первосвященника Малх нес передо мной фонарь, но в этом не было нужды: лунного света было достаточно, и оступался я не из-за темноты. Я всегда надеялся, что умру с мечом в руке, посреди кровавой схватки с римлянами, а придется умереть вот так... Но я буду знать, что смерть моя будет первым шагом к освобождению Иудеи. Пусть это будет подобно халакосту — жертвенному всесожжению. А если и не сейчас, то чуть позже, когда римляне начнут грозить Ему, но восстание начнется! И я готов принять от Него смерть... А так хочется увидеть победу... Стоять рядом с Ним над поверженным римским орлом, и дышать с Ним одним воздухом — воздухом жизни и свободы...
Они были на том же месте, где и всегда. Завидев нас, ученики испуганно вскочили и отступили за спину Учителя. Они всегда прятались за Ним... «Кто? — спросил меня начальник стражи.— Я не вижу в темноте». Молча я подошел к Учителю... Никогда еще я не испытывал такого страха и такрй любви одновременно. Раньше я думал, что это невозможно... Я знал, что сейчас случится. И я поцеловал Его, приветствуя и... прощаясь. «Иуда,— сказал Он.— Целованием ли предаешь Сына Человеческого?» И я закрыл глаза, ожидая... «Кого вы ищете?» — услышал я голос Учителя. «Иисуса Назо-рея,— ответил начальник стражи.— Кто ты?» И тут Учитель произнес ИМЯ БОГА... Мои глаза открылись. Стража и рабы Каифы лежали перед Ним ниц, пораженные услышанным. И лишь я стоял перед Ним, гордо выпрямившись, и ждал своей участи... Увидев это, Петр выхватил меч. Шагнул вперед и Симон. «Мы искали лишь Иисуса из Назарета»,— прошептал стоящий на коленях возле меня Малх. Петр опустил на его голову меч... Затаив дыхание, я ждал, ждал, ждал... Миг наступал... Учитель взял из рук Петра меч и отбросил в сторону. «Оставьте,— сказал Он.— Довольно. Все должно сбыться». Прикоснулся к рабу, исцеляя, сделал знак стражникам подняться... «Каждый день Я был с вами в храме,— сказал Он прячущимся за спины рабов священникам.— И вы не поднимали на Меня рук. А сейчас, под покровом темноты, вышли на Меня с мечами и кольями, как на разбойника.... Теперь ваше время, и власть тьмы... Я мог бы просить Отца Моего, и Он дал бы Мне легионы ангелов, но как же тогда сбудется то, что должно быть?.. Делайте свое дело».
... И бежали Его ученики. Связали и увели Его. А я все стоял с гордо поднятой головой. Один, посреди залитого лунным светом Гефсиманского сада... Я понял, что будет. Но Миг уже прошел, а Час наступал... »
ГЛАВА 6
A утром в обитель вошел отряд. Звездин разбудил меня громким, «хозяйским» стуком в дверь. Выйдя на крыльцо, я увидел стоящих перед воротами монастыря всадников с красными звездами на остроконечных
