Обитель

шап­ках. Они стояли молча, ожидая, и всполошившиеся бабки крестили их, как истуканов.

— Ну вот и все,— довольно сообщил мне Звездин.— Молодец, Матис. Всех привел, кажется, даже без потерь. Железный мужик. Пойдемте, господин Блейз, я по­кажу вам лицо революции.

Заметив наше приближение, высокий бритый наголо человек с огромным сабельным шрамом на лице соско­чил с коня и, сильно растягивая слова, доложил с харак­терным акцентом:

— Товарисч ком-миссар! Отряд красноармейцев прип-пыл в ваше распоряжение! Потерь нет! Командир отряда Плаудис.

— Проблемы были?

— Мы их решили,— кратко ответил бритоголовый. Разговорчивостью он явно не отличался.

— Разрешите, господин Блейз, представить вам образцового командира Красной Армии — Матиуса Плау-диса. Профессиональный военный, без колебаний перешедший на сторону освобожденного народа. А это — наш долгожданный гость из Британии, господин Джеймс Блейз. Берегите его как зеницу ока, Плаудис. Глаз с него не спускайте.

На мой взгляд, приказ звучал несколько двусмысленно, но спорить я не стал и пожал крепкую руку латыша. У него было странное лицо: обветренное, волевое, ма­лоэмоциональное и совершенно неуместные своей грус­тью глаза. Но в целом он мне понравился. По крайней мере, этот тип людей был мне хорошо знаком. Устал я немного от «неопределенности» русских, про которых еще Достоевский говорил: «Никогда не знаешь, что от него ожидать — то ли в монастырь уйдет, то ли деревню спалит». Простой, профессиональный рубака, надежный и исполнительный, каких можно найти в армии любой страны.

— Бойцы тоже из инородцев? — полюбопытствовал я.

— Нет,— вздохнул Звездин.— Латыши у нас на вес золота. Ульянов не зря называет их «преторианской гвардией». Надежный народ. Мы ставим их на самых ответственных местах: командиры среднего звена, со­ трудники ЧК, комиссары... Будь это возможно, только из них регулярные части бы и набирали. Но их мало для такой огромной страны. Приходится прибегать к помо­щи китайских наемников и прочих... сочувствующих нам товарищей из братских, порабощенных стран. У наших-то дисциплина хромает. Ничего, товарищ Троцкий по­рядок в армии наведет, дайте срок... А красноармейцы эти — из перешедших на нашу сторону резервных час­тей, не желающих своей кровью платить за чуждые им интересы буржуев...

— Дезертиры? — догадался я.

— Ну зачем так оскорбительно,— усмехнулся Звездин.— Речь идет о классовом сознании бойцов.

— Не боитесь, что они и ваши «интересы» сочтут не такими важными по сравнению со своими?

— Товарищ Плаудис умеет организовывать железную дисциплину,— заверил Звездин.— К тому же, как я говорил вам, это отборный отряд.

— Понятно,— сказал я.— Когда собираться в путь?

— Не будьте так эгоистичны,— укорил меня Звез-дин.— Бойцам надо передохнуть, набраться сил. Да и ло­шади изрядно притомились. К тому же у меня есть здесь незаконченные дела.

— Дела? — удивился я.— Здесь? Не вы ли еще вчера маялись со скуки?

— А сегодня я — первый представитель рабоче-крес­тьянской власти, прибывший в эти края. И надо всем это накрепко объяснить.

— Почему же вы не сделали это вчера?

— Потому что я не бродячий проповедник, господин Блейз, а представитель революционного народа на вра­жеской территории. И мне еще жизнь дорога. Или вы до сих пор не поняли, в какой старорежимный клопов­ник попали? Попы, недорезанное офицерье, затаившиеся буржуи-кровососы... Здесь много дел... Где мои вещи?

Один из красноармейцев подал ему дорожную сумку. Звездин подпоясался портупеей с огромной деревянной кобурой для маузера, сменил шапку на кожаную фураж­ку и довершил свое преображение золотым пенсне.

— Так-то,— удовлетворенно констатировал он.— То­варищ Плаудис, размещайте бойцов по монастырским помещениям. Накормите их. Корм для лошадей разре­шаю реквизировать у буржуев. Через полчаса соберите все население на площади перед храмом. Я объявлю советскую власть... Да, чуть не забыл: в гостинице бело­гвардейская контра осталась — разоружить и аресто­вать!

Плаудис молча кивнул и подал знак двум красноар­мейцам. Они распахнули монастырские ворота настежь и под страдальческие причитания наблюдавших за ними старух отряд вошел на территорию монастыря.

Настоятель уже ждал их на пороге храма. Сбившие­ся в кучу монахи толпились чуть поодаль, наблюдая за бесчинствами солдат неприязненно, но без ропота — ди­сциплина в обители была не ниже, чем в хваленом от­ряде Плаудиса.

Звездин, нарочито неторопливо подошел и, широко расставив ноги в сверкающих сапогах, встал напротив настоятеля. Громко потянул носом воздух и подмигнул игумену:

— Чуете, батюшка?.. Это ветры перемен!

— Нет,— твердо ответил настоятель.— Иным пах­нет.

— И чем же, по-вашему? — хитро прищурился на него Звездин.

— А о том в приличном обществе и говорить не принято, не говоря уже о святом месте,— сказал игу­ мен.— Но запах с вашим приходом появился — в этом вы правы.

— Зря вы так со мной,— хорошее настроение все равно не покидало комиссара.— Может, мы вам и не по душе, но мы теперь здесь власть. А как там у вас сказа­но: «Нет власти не от Бога»?

— Так вы-то как раз и не от Бога,— спокойно воз­разил старец.— Значит, и власти у вас нет.

— Зато есть сила,— заверил Звездин.— Поможет вам сейчас ваш Бог? Как думаете?

— И эти слова говорили две тысячи лет назад,— кивнул настоятель.— Ничего нового ведь придумать не можете, а тщитесь народы устрашать... Примитивно.

— Вы, батюшка, забываете, что не с полуграмотным прихожанином дело имеете. Я-то знаю, что самое страш­ное как раз то, что примитивно. Кто не боится перво­бытного примитивизма акулы? Жажды крови крокоди­ла? Жала змеи? Паука?

— Ну, вот ты и сказал,— кивнул настоятель. Улыбка исчезла с лица комиссара. Склонив голову набок, он долго рассматривал игумена. Тот не отводил взгляд.

— Ты опасен, старик,— сказал, наконец, Звездин.— И твой клоповник всегда будет распространителем зара­зы. Ты ведь никогда не успокоишься, да?

— Богу служить? Разумеется.

— И не боишься?

— «На крест не просятся, но и от креста не бегают».

— Да если б ты тихонечко свои свечки жег — кому бы ты был нужен? — поморщился комиссар.— Но ведь тебе этого мало...

— Это называется о Боге проповедовать,— сказал настоятель.— Чтоб в вашем тумане люди дорогу найти могли.

— Да нет уж! Это мы, а не какой-то там Бог людям свободы даст! — нарочито повысил голос Звездин, видя, как осторожно выходят на площадь собираемые красно­армейцами люди.— Сколько времени было у вашего Бога? И что Он дал? Голод? Войны? Разруху? Нищету?! А мы всех равными сделаем! Войн больше не будет! Слез не будет! Денег не будет! Все будут свободны! Не будет ни царей, ни других эксплуататоров! Народ будет сам решать, как ему жить! Сам, а не царь и не Бог! Кончи­лось их время! Смотрите!

Он вытащил маузер и трижды выстрелил по висящей над входом в храм иконе. Посыпалось битое стекло. Народ ахнул.

— Ну?! — повернулся к толпе комиссар.— Где этот Бог?! Что ж он меня не карает?! Где его сила?! Где?!

— Так уже покарал,— вздохнул настоятель.

— Как? — не понял комиссар.

— Ума лишил...

По толпе прокатился осторожный, но явно презрительный смех. На скулах Звездина заиграли желваки.

— Этих — в сарай, под арест! — приказал он красно­армейцам.— Живо!

И повернувшись к толпе, крикнул: