пришельца.
Теперь от позы сибаритствующего бездельника не осталось и следа: киммериец подобрался, готовый действовать в любое мгновение.
К счастью, на крик Конана никто не явился. Слуги, должно быть, уже привыкли к капризам наложника королевы и не обращали внимания на его негодующие вопли и требования немедленно распять вниз головой мерзавца, допустившего мухе попасть в шербет и там издохнуть.
Закутанная фигура, семеня и путаясь в складках плаща, приблизилась к обоим приятелям. Походка была женская, но неловкая, как будто некто либо не слишком умело имитировал женщину, либо вовсе не являлся женщиной, а просто не умел ходить в длинных одеяниях.
Незнакомец устроился в отдалении от фонтана, тщательно следя за тем, чтобы случайный порыв ветра не оросил случайно его каплями воды.
После этого он откинул с лица капюшон.
Завидев представшее перед ним лицо, Олдвин тихо вскрикнул от изумления и ужаса и тотчас прикусил губу, сообразив, что ведет себя невежливо. Конан, напротив, обрадовался, как будто встретил старого знакомого.
Впрочем, так оно и было на самом деле, ибо явившийся в сад человек — точнее выразиться, существо, — был никто иной, как Эан, хранитель зыбучих песков.
Его огромная голова с пятью глазами венчала щуплое туловище с кривыми ножками и непомерно длинными руками. Одна из рук до сих пор несла на себе отметину от удара, который нанес ей Конан.
Киммериец виновато кивнул на рубец:
— Не болит?
— Иногда, — скрипнул Эан.
Олдвин переводил взгляд с чудовища на своего спутника и обратно.
— Мне показалось, или вы действительно знакомы? — спросил он наконец.
— Представь меня, — попросил Эан.
Конан ухмыльнулся.
— Это — хранитель зыбучих песков, который утверждает, будто его зовут Эан. А это, Эан, — мой спутник и приятель, ученый человек по имени Олдвин. Он очень любознателен и все записывает на свои таблички.
— О, — произнес Эан. — Да, наверное, люди умеют писать. Я забыл. — Его глаза отчаянно моргали. — Некоторые люди умели рисовать! Но все, что они рисовали на песке, заплывало и исчезало. Я помню эти пальцы, что царапали песок в попытках выбраться… Бессвязные, глупые знаки!
— Ты бредишь, — ласково сказал ему Конан.
Олдвина поразил тон его голоса. Никогда прежде бритунец не слыхал, чтобы варвар так с кем-нибудь разговаривал. Олдвин ощутил легкую досаду.
Эан медленно повернул к киммерийцу свою большую голову и еще медленнее разинул рот. Застыв в этом положении на какое-то время, он наконец пошевелился.
— Ты уже стал ее любовником? — спросил он Конана без обиняков.
Киммериец задумчиво потер подбородок.
Он склонил голову. набок и уставился на Эана с любопытством.
— Почему тебя это так занимает? — отозвался он наконец. — Положим, Гуайрэ захотела видеть меня в своей постели. Она — красавица, пылкая, с нежной кожей… Отказываться было бы глупо.
— Вот и я так решил, — с глубочайшим вздохом пророкотал Эан. Звук его голоса проникал, казалось, под кожу и щекотал обнаженные нервы.
Конан удивленно уставился на своего приятеля-монстра.
— Что ты хочешь этим сказать? Ты решал за меня, стоит ли мне заняться любовью с Гуайрэ? Но, по- моему, ты не можешь влиять на мои поступки. Или?..
— Нет, — Эан грустно усмехнулся. — За свои поступки ты отвечаешь сам.
— Нельзя ли выражаться яснее? — вмешался Олдвин. — У меня что-то все путается в голове.
— Я рисковал моей ничтожной погубленной жизнью для того, чтобы прийти сюда и предостеречь вас обоих, — сказал Эан грустно. — Посмотрите на меня! Вы видите, какой я. Я сам себя не вижу. Я — никто, ничто, мерзкая тварь, обитающая в зыбучих песках, жалкий раб могущественной королевы…
— Такова участь многих монстров, — сказал Конан, пожимая плечами. — Тебе еще повезло. После встречи со мной лишь немногие из вашего брата остаются в живых.
— Я так и подумал, когда увидел тебя, — признался Эан. — Сказать по правде, я изрядно струсил, едва лишь ты появился. Я сразу понял, что напугать тебя не удастся. У тех, кто убивал уже монстров, совсем другое выражение глаз. Не такое невинное.
Олдвин вдруг оскорбился.
— Кого ты называешь невинным, ты, пятиглазый ублюдок?
Конан остановил своего бритунского спутника, видя, что тот разозлился не на шутку и уже готов наброситься на Эана.
— Что с вами? Сидите спокойно!
— Он посмел назвать меня «невинным»! — кипятился бритунец. — Да я стряхну за это лишние зенки с его бесстыжей физиономии!
— «Невинный» — это не оскорбление, — заметил Эан. — Члену бритунской Академии хорошо бы знать смысл этого слова.
— Я достаточно практичен и довольно знаю о реальной жизни, чтобы разбираться, какое слово является оскорблением, а какое — нет! — прошипел Олдвин.
Конан сказал Эану дружески — так, словно не было никакого инцидента:
— Просто рассказывай все, зачем пришел. Если это будет в моих силах, я попробую тебе помочь.
— Мне уже ничто не поможет, — прошептал Эан. — Изменения необратимы…
Внезапно у Конана мороз прошел по коже. Он вспомнил, что Гуайрэ рассказывала ему о воинах, которых она превращала в красавцев и силачей. Ей под силу изменить человеческую природу, сделать из чернокожего кушита стройного белокурого юношу с внешностью аквилонского аристократа!.. Не значит ли это, что…
— Ты хочешь объяснить, что не всегда был пятиглазым, с гигантской пастью и прочими украшениями?.. — вымолвил Конан, изумленно рассматривая своего необычного собеседника.
— Да, — квакнул тот. — Именно. Зим двести назад меня звали Эан.
— Сперва путь наш проходил спокойно, но когда мы перевалили Карпашские горы, случились сразу две неприятности. Во-первых, опасно заболел наш проводник, так что пришлось оставить его в маленьком поселении на краю пустыни. А во-вторых, на нас напали разбойники. Это произошло на второй день пути… Разбойники гнались за нами на черных конях. Они медлили нападать и первое время кружили на горизонте угрожающими тенями, точно стервятники. Но с наступлением ночи они набросились на нас и началось истребление. Это нельзя было даже назвать битвой. Мы не сумели дать достойного отпора. Те, кто пытался защищаться, пали от их мечей. Тех, кто сразу сдался, они зарубили позднее. Затем они распотрошили тюки и разбросали по песку весь наш товар. Они взяли лишь немногое — шелк, драгоценные ожерелья. Все остальное затоптали их кони.
Эан остановился и снова разинул пасть. Очевидно, это был способ успокоиться, к которому монстр прибегал время от времени.
Затем вновь зазвучал его странный квакающий голос.
Я потерял все — мою семью, мою жизнь, мою честь, самое мое тело… но до сих пор испытываю сильнейшую душевную боль при воспоминании о том, как их кони топтали наш товар. Вместе с этим товаром они как будто разрушали все надежды моей семьи когда-либо поправить дела. Надежду для моего отца на достойную старость, надежду для сестры — на достойное замужество… Все свои упования они возложили на меня, а я… я, схваченный и связанный, мог только бессильно наблюдать за происходящим!
Меня оставили в живых. Предводитель черных — его звали Заграт, — сказал что-то вроде: «Гуайрэ давно тоскует без живой плоти». Кругом засмеялись. Они продолжали смеяться, когда связывали мне руки и ноги и прикрепляли к седлу одной из лошадей, точно какой-то вьюк.
Я болтался на коне, меня тошнило от качки, я страдал от жажды и мечтал только о смерти. Все, что
