команде. На улице мы попрощались, не став планировать будущих встреч в духе новой спонтанности, благодаря которой уже несколько недель, похоже, царило удачное равновесие между необходимой безопасностью и желанным общением. Все равно скоро свидимся на набережных.
И в самом деле, в последующие дни мы повстречали почти всех женевских зомби. Поначалу с трудом удавалось контролировать чувства, даже при виде людей, вызывавших у меня ранее безразличие, если не неприязнь, на глаза наворачивались растроганные слезы, и переполняла заразительная, моментально передающаяся всей нервной системе радость встречи. Я обнял обоих супругов Штиглер и их четырехлетнюю дочь-эльфенка, поцеловал, того не желая, в дужку очков ЦЕРНиста Ла-гранжа. Сильно располневшая вдова Тийе, с которой я ни разу и словом не перемолвился, на второй секунде нашей встречи на улице Руссо приплюснула меня к грузовику, и так мощно собой объяла, обвила, вдобавок стукнув лобковой костью, что я едва смог оправиться и поздороваться с ее спутниками, Ирен и Марселем, донельзя высокомерными подростками, недобрым образом вызывающими в памяти инцестуальных инфантов испанской придворной живописи, и, очевидно, новым ублажателем Катарины, щуплым австралийцем Стюартом Миллером. Он набросился на меня почти так же неистово, как вдова. Мне вдруг вспомнилось, что, по словам Анны, он занимался физикой и тогда, три секунды тому назад, был заинтересован не столько в статье о ЛЭП или будущем адронном коллайдере, сколько в работе в ЦЕР-Не. Он обратил мое внимание, что мы как раз находимся в классическом квартале часовщиков, с усмешкой заметил, что я отказался от триангуляции и ношу теперь на запястье одни, причем не самые дорогие часы. На него произвели очень хорошее впечатление доступность и ясность двух моих статей, некогда вышедших в научно-популярных журналах. Тень от моей странной экс-экзистенции пала на меня так непосредственно и неожиданно, что мне захотелось скорее оттолкнуть от себя и прошлое, и фанатичного черноволосого австралийца с глазами навыкате, хотя, если разобраться, и он, и воспоминания не были мне так уж неприятны.
По пути на улицу Монблан мы миновали очень маленький, но буквально забаррикадированный беспорядочно опрокинутыми болванчиками, а следовательно, хорошо (и одновременно плохо) посещаемый нашим братом ресторан со звучным названием «Кризис». Там остался всего один кусок фруктового торта, поделенный пополам угрюмыми инфантами. Для взрослых нашлось несколько чашек с теплым эспрессо. Мы — настоящая саранча, пожаловалась Катарина, и в Женеве это особенно заметно. Для нее, для Стюарта Миллера, для обоих мрачно жующих инфантов нет ничего более важного и многообещающего, чем тот Великий Эксперимент, который Шпербер сейчас проводит над собой во имя всех нас. Необычайно важно, прервал ее Стюарт, чтобы люди вроде меня, имеющие репутацию вдумчивых и отстраненных, которые рано пошли своим путем и не были связаны ни с одним из кланов (слегка негодующий взгляд вдовы), чтобы именно они решились на общее дело, на общий шаг. Он с удовольствием поделится со мной своими взглядами на структуру нашей проблемы, но не сутью предстоящего испытания, о нем пока никто ничего определенного не знает, кроме Мендекера, Хэрриета, Калькхофа и Шпербера…
— Стюарт был одним из двух участников экспедиции в подземелье к ДЕЛФИ, — гордо, но не без умысла перебила его Катарина. — Им понадобилось две недели для стометровой шахты. Они механически вкручивали крюки и бетонировали их. Спускались на коротких веревках, при свете свечей. Кто второй? Каниси, японец. Покончил с собой.
— Из-за любовной печали и тоски по дому, — поспешил добавить Стюарт. — Романтик.
Как свидетельствуют их обширные фотоматериалы, на ДЕЛФИ нет ни единого следа каких-то невероятных происшествий; это всего лишь огромный, застывший глубоко в бункере скалы детектор, мирный гигантский микроскоп или, точнее, фемтоскоп.
— Можно сделать бесконечно много фотографий, но не заметить ничего особенного… Однако нам надо будет еще поговорить обстоятельнее, скоро.
— В первую очередь нам надо будет решиться. Доверие — это лучшее, что у нас осталось. — Катарина Тийе, высокая, полная, со светлыми волосами и возносящимся к небесам носом, — по-прежнему жена политика.
11
Сорокалетний юбилей. Анна уже вспоминала о нем несколькими днями раньше, в том до сих пор непроницаемом сплетении сна и безумия. Кубота ни словом не упоминает о ночи на винодельне, и я лучше не буду его расспрашивать, чтобы не утратить остатков иллюзии. Зато теперь нам представилась возможность осуществить другую его мечту (если его первая мечта — а как же иначе? — была об Анне) и вновь открыть бар «Черепаха» ради спонтанной и уникальной вечеринки. Идея, разумеется, принадлежала Пэтти: это она придумала алгоритм, как, учитывая истеричную жажду безопасности некоторых (например, моих робких друзей Бориса и Анны), собрать максимум зомби в заранее не определенном и, соответственно, тайном для возможных террористов месте. Прогуливаясь по набережной, мы собрали больше дюжины зомби, чтобы затем предложить выбрать дом собрания последнему приглашенному в нашу компанию. Им стал бывший журналист из Базеля по имени Дитер Шмид, чуть не до смерти перепугавший меня легким движением руки, ибо, пока он недвижно стоял около парапета, я держал его за болванчика. Под его приветливым и несколько путаным руководством мы (все участники праздника обязались оставаться вместе до самого конца) перешли Рону по (незаминированному) мосту Машин, поплутали по благопристойным улочкам Старого города и наконец остановились около помпезного углового здания с многочисленными ступеньками, которые вели в полуподвал. Лишь при разрушительном воздействии пяти хроносфер удалось взломать без сомнения девственную нежно-зеленую дверь клуба «Фонтан фараона» (Горячее шоу! Нон- стоп!!! 22.00—05.00). Фараоновы наложницы где-то уснули пять лет и семь часов тому назад, зато уже потрудились уборщицы, и кто-то обновил запасы алкоголя, так что в чудесном сумеречном (как в гробнице) свете мы расселись за длинной стойкой в окружении картинок с подсветкой и скверных образчиков древнеегипетской порнографии. На мое необъявленное сорокалетие собрались шестнадцать зомби, включая обоих потомков Тийе, угрюмо взирающих на женщин и змей. Я не был хорошо знаком со всеми, например, четверо мужчин вспоминались мне расплывчато, как статисты из давних сновидений. Зато меня чрезвычайно радовало присутствие Анны (с Борисом) и Пэтти (с Антонио). Кубота не забыл рецепта своего легендарного коктейля «Time Breaker»
Неужели ЦЕРНисты организовали РЫВОК? Неужели они продвинулись так далеко?
Никто в это не верит, никто этого не утверждает, очевидно, это отрицают даже Мендекер, Хэрриет и Калькхоф, находящиеся в данную минуту на Пункте № 8 для поддержки и документирования шперберовского испытания.
