— Существует, — повторил Коннахт. — На стекле. Помнишь тот портрет, что изобразил очарованный пуантенец, ставший священником? Мой дед нашел портрет в южных горных храмах и выкупил. Стекло пылилось в дальнем углу запасника. Его собирались отдать бродячим торговцам. Знаешь, сколько оно стоило деду?
— Сколько? — Такое всегда интересовало короля.
— Сто золотых.
— За стекло?
— За стекло с портретом. Прекрасным портретом.
— А-а… Ты покажешь мне его? Только я возьму с собой Евсевия, он больше в этом понимает. Меня интересует не стекло.
— Понимаю. Магия. Я не видел Белой Девы. Я вообще никому не советую ходить не то, что в горы — даже в холмы, даже в окрестные леса одному. Но я боюсь тех, что под горой, боюсь паков, боюсь дракона и ужасной неизвестности. Ты бесстрашный человек, Конан Киммериец, поэтому я обратился к тебе. С прежним королем говорить было не о чем, ты понимаешь. Нумедидес был ничтожеством, а тебе по силам одолеть это. Если понадобятся деньги, из казны не будет взято ни единой монеты. Я дам сколько потребуется, только верни мне сына! — горячо заговорил Коннахт. Глаза его заблестели. — Сотни лет Фрогхамок стоял здесь, сотни лет Мабиданы строили свое маленькое государство, и весь мир был доволен. Я не хочу, чтобы все это исчезло в одночасье, пусть даже после моей смерти.
Мабидан говорил уже слишком долго, а длинных и пустых речей Конан не любил.
— Пока я король, Фрогхамок будет на месте, цел и невредим, — заверил он распалившегося хозяина. — Все, что есть на земле и под землей, боится холодного железа, а мечом я еще не разучился владеть. Денег твоих мне не надо. Если ты можешь, не худо было бы раздобыть мага или хоть завалящего колдуна. Может, среди горцев отыщется такой?
— Горцы очень милы и простодушны, — усмехнулся взявший себя в руки Коннахт, — но… Для подобного разговора мы должны уединиться.
Конан еще раз оглядел зал. Говорили они не столь уж долго. Все были на своих местах: Майлдаф балагурил, Хорса, Евсевий и Умберто все пытались перещеголять друг друга перед прелестной Этайн, к Арминию присоединились Аврелий и Тэн И, и теперь уже втроем они сосредоточенно дегустировали вино. Вряд ли кхитаец обрадуется внезапному исчезновению подопечного, но, в конце концов, он же шпионит за государством, а не за королем! Потерпит.
Конан чуть было не забыл о Кулане. Юный пикт — иначе Конан не мог его назвать — сидел, будто и не пошевелившись ни разу, все так же внимательно глядя на огонь. В облике его Конану почудилось нечто не вполне человеческое. Конан решил высказать догадку, давно появившуюся у него.
— Кулан, правда, твой сын? — шепнул он Коннахту.
— Ты угадал, Киммериец, — был ответ. — Идем сейчас?
— Да.
Конан не то чтобы ненавидел пиктов, он относился к ним, как к скорпионам: пиктов, по его мнению, надо было либо не трогать, либо уничтожать. Но бояться пиктского колдуна? Нет, победителю Зогар Сага этот мальчик страшен не был. К тому же он вроде не совсем пикт. Конан встал, чем привлек наконец всеобщее внимание.
— Мне нужно с глазу на глаз побеседовать с хозяином, досточтимым Коннахтом, о делах государства. Мы не задержимся надолго, — объявил король.
— Да, не беспокойтесь, это не займет много времени, — добавил Мабидан, тоже вставая. — Кулан, ты идешь со мной.
Хозяин шагнул к выходу, стражники распахнули двери, и тут напомнил о себе Майлдаф.
— А мои овцы? Ты не забыл о них, король?
— Это важнейший государственный вопрос, — произнес Конан со всей возможной значительностью одну из немногих заученных дурацких придворных фраз, действующих на чиновников как магическая формула. — Им мы займемся в первую очередь.
От такого оборота Майлдаф опешил, а Конан, Коннахт и Кулан прошествовали через зал к дверям. Никто не успел проронить ни слова, как стражники уже захлопнули дверь за спинами ушедших.
С другой стороны, в освещенном факелами коридоре, тоже стояли часовые.
— Куда мы идем? — Конан остановился, пропуская вперед Коннахта и Кулана. Конан не помнил, слышал ли он хоть один звук от пикта за весь день.
— Недалеко. Над залом есть покой, где мы сможем поговорить и одновременно слышать все, о чем говорят в зале, — пояснил Коннахт.
— А они нас? — полюбопытствовал король. В ответ Коннахт лишь хитро улыбнулся.
Они прошли по коридору локтей сорок и стали подниматься по винтовой лестнице. Стражники стояли на каждом углу. Попытайся враг взять Фрогхамок штурмом, ему пришлось бы положить здесь тысяч сорок воинов, а лазутчика поймали бы, едва он сделал бы первый шаг, даже прилети он на крыльях. Может быть, горцы и были туповаты и простодушны, но наблюдать и бить наверняка они умели. Лестница кончилась, последовал такой же коридор, после чего очередной стражник распахнул дверь в небольшую — восемь на восемь локтей — комнату. В ней находились четыре ложа и столик с кувшинами и закусками. Сводчатое окошко выходило на запад.
— Это долго объяснять, но каналы сделаны так, что мы слышим все, о чем говорят внизу, притом отчетливо, они же — ни единого шороха сверху, вздумай мы даже кричать, — сказал Коннахт.
— Я рад.
Король уселся на ложе, Мабидан последовал его примеру, Кулан остался стоять, скрестив на груди руки и глядя в окно. Снизу действительно очень ясно доносился разговор в зале. Конан прислушался и не услышал ничего интересного.
— Итак, Кулан — не твой сын? — повторил он слегка измененный вопрос.
— Он мой приемный сын, — начал Мабидан. — Моя женаЭоруннумерла через пять лет после рождения Септимия. Жениться вторично я не стал. Однажды, десять лет назад, до Фрогхамока добрался бродячий цирк. Среди артистов оказался пиктский мальчик с волосами и глазами гандера. Это и был Кулан. Тогда ему едва исполнилось семь. Как рассказали артисты, он был сыном гандера и женщины из Пущи. Гандер служил пограничником. Узнав о связи, клан изгнал ее, а быть вместе в Пограничье им бы не позволили, ибо пиктов там ненавидят все. Они собирались переселиться в Тауран, но отца в последний день убили в стычке. Мать взяла ребенка и ушла вместе с цирком, но без мужа жизнь ей была немила. Через год, во время ночлега в лесу, она пропала, и больше ее не видели. Мальчик остался с цирком и кое-чему научился: ходить по канату, жонглировать, показывать нехитрые фокусы.
Но вскоре проявилась главная способность пикта: он умел говорить с животными, они понимали его без слов. Если бы цирк мог позволить себе содержать зверей в дороге, это стало бы коронным номером. Увы, денег не хватало. Но мальчик мог приручить кого угодно: от белки и собаки до гадюки и орла. Как-то раз из чащи вышел волк, а ночь была очень холодна, и хищник всю ночь спал бок о бок с мальчиком, согревая его, а потом ел хлеб у него с руки. Я заинтересовался мальчуганом и выкупил его.
— Ты сделал правильно, — заметил король. — Пикта аквилонцы рано или поздно убили бы, скорее всего, затравили бы собаками, несмотря на то, что он ребенок.
— Так или иначе, — продолжил Мабидан, — мальчик остался в замке, и я назвал его Куланом.
— Однажды я уже видел подобное от пикта, — мрачно изрек Конан. — Фокусы со зверями. Впечатления не самые приятные.
— Прошу тебя, Конан, — Мабидан был искренен, — подожди говорить, пока я не закончу. Ты знаешь, как относятся к пиктам в Аквилонии. Мальчику и так пришлось нелегко.
— В Киммерии их любят еще меньше, — возразил король. — А людям в Конаджохаре было вряд ли легче. Парень должен знать, что ему еще предстоит. Рассказывай дальше.
— Я сам убедился в способностях Кулана. Звери слушались его, но недолго. Он отпускал их. В его отсутствие они опять становились дикими и неукротимыми. Я понял, что мальчик сумеет многое, если найти ему наставника, но не в Стигию же было его везти и не в Гиперборею! К тому же пикта… И я решил рискнуть: до пущи здесь далеко, но все же не так, как до Стигии.
— Ты отправил его в Пущу?
