одном из гротов еще шипел, сгорая в очаге, мох.
Кулан оказался прав. То ли Великий Канон пал, то ли у паков наступил час их сборища, то ли случилось и то, и другое сразу, поэтому никто не удивился, когда за очередным поворотом они выскочили в галерею, сравниться с которой могли только пещеры, где стучалось в пустынные берега подземное озеро.
Это была огромная площадь для собраний. В центре ее возвышалась скала, на которой собралась группа из десяти карликов в белых одеждах, похожих на тогу Евсевия. Возглавлял действо пак ростом чуть повыше обычного — около трех локтей.
Пол пещеры образовывал своего рода чашу, плавно поднимаясь у стен, так что самые дальние ряды человечков находились на высоте почти вровень со скалой, что создавало эффект близости. В покатом полу были вырублены ступени и скамьи, так что пространство пещеры использовалось полностью. Во все стороны отсюда уходили коридоры, как крысиные норы, и во всех толпились паки. Нечего и говорить, что вся площадь так и кишела ими, они чуть ли не с потолка свисали.
Впечатление создалось такое, будто Конан попал в один из кхитайских городов, где не то случились именины императора, не то вот-вот должна была состояться публичная казнь, до коего зрелища все кхитайские (да и не кхитайские тоже) зеваки были весьма охочи. Вся пещера была желтая, как речной песок, от этих бесчисленных узких лиц и голубая от сияния диковинных камней. И отовсюду таращились глаза — большие, черные, миндалевидные и очень неприятные.
Конан, Умберто и Арминий проникли в пещеру через самый, пожалуй, широкий выход и очутились на возвышении, спускавшемся вниз ступенями. Площадка эта была размером десять на шесть локтей, а дальше на ступенях и справа, и слева, и впереди колыхалось «людское» море.
Едва в пещере показались люди, гвалт, поднятый безумным сборищем, мгновенно утих. Тысячи или даже десятки тысяч огромных мерзостных глаз уставились на воинов. Драться с таким количеством паков было самоубийством, хотя Умберто, Арминий и Конан без труда могли закрыть туннель и противостоять довольно долго даже самой лучшей регулярной армии верхнего мира.
Но что было делать дальше? Четверо стрелков надежно прикрыли бы мечников, но ненадолго. Их запас стрел быстро иссяк бы, а у паков имелся нескончаемый резерв. Но паки уже заметили их, и прятаться снова в пещере было бы глупо. Искушенные в подземной войне нелюди быстро обложили бы маленький отряд и взяли бы его измором.
Оставалось одно: воспользоваться шансом и истребить всех главарей подземной расы, собравшихся, очевидно, на этой самой скале посредине, утыкать их стрелами, а потом, используя замешательство, прорубиться через зал. Эти десятеро, скорее всего, были жрецами, пытавшимися возродить рухнувший Канон или успокоить растерянный народ.
— Бриан! Евсевий! Стреляйте по этим! — Конан махнул рукой в сторону скалы.
Уже вбежавшие в зал Майлдаф и аквилонец дали залп. Двое карликов в белом рухнули как подкошенные, но главный — высокий, с рыжими патлами, завязанными на затылке лентой и собранными в хвост, остался цел. Он повернулся к людям и, злобно глядя на них, поднял обе руки. Следующие две стрелы были нацелены прямо ему в грудь, но, не пролетев и половины пути, они словно увязли в воздухе и бессильно упали вниз.
— Проклятие! Колдун! — прорычал Конан.
Тем временем некоторые паки опомнились, а у многих здесь были при себе луки. Понимая, что сейчас на них будут нацелены сотни стрел, Конан скомандовал:
— Назад, в коридор!
Еще одна стрела, выпущенная мастером быстрой стрельбы, Евсевием, исчезла в вопящей толпе, натолкнувшись на невидимое препятствие. А в следующие мгновения произошли сразу два события.
Паки дали разрозненный залп. Конан, Арминий и Майлдаф успели отступить под защиту каменных стен, и стрелы не задели их. Евсевия спасла пластинчатая броня, к тому же он стоял не посредине туннеля, а сбоку, и лишь немногие стрелы на излете коснулись его. При этом паки, повинуясь давнему безотчетному инстинкту, целились преимущественно по высоте своего роста, на два-три локтя от земли, и высокому Евсевию все стрелы, среди которых нашлись и те, что были с железными наконечниками, попали в доспех.
А вот сотник Умберто скрыться не успел, и стрелы там, где он стоял, легли гуще. Кираса отразила большинство из них, но не все. Острые железные наконечники продырявили сталь, а стрелы, летевшие в голову, остановить и вовсе было нечем: надеть шлем Умберто не успел. В пронзенной кирасе, со стрелами, торчавшими из шеи и головы, сотник упал, обливаясь кровью, и рапира со звоном выкатилась из мертвой руки.
И тут же на площадку выскочил Тэн И. На пальце у него горел перстень. Конан в горячке преследования успел передать их путеводную звезду аккуратному кхитайцу. Зачем рассудительный обычно Тэн И сунулся вперед, не смог потом объяснить и он сам.
— Скорее всего, я думал, что арбалетный болт пробьет колдовскую завесу, — говорил кхитаец неуверенно.
Так или иначе, но появление Тэн И произвело среди паков настоящий фурор. Они заорали так, что даже птичий базар на нордхеймском побережье не наделал бы столько шума. Тысячи воздетых желтых рук указывали на Тэн И.
Как ни увлечен был Конан сражением, а что-то позабавило его в этом зрелище. Желтокожий, худенький, невысокий, с мелкими тонкими чертами лица Тэн И и такие же, только еще меньше, паки, толкавшиеся внизу, да еще и одетые почти так же: в прочные холщовые штаны, рубахи и кожаные дорожные сандалии. И лишь двумя чертами они разнились. Черные блестящие волосы Тэн И были коротко и аккуратно подстрижены, а желтые и рыжие гривы паков были отпущены чуть не до пояса. И, конечно, разными были глаза: доброжелательные узкие глаза кхитайца и огромные нечеловеческие миндалины подземных жителей.
Неизвестно, что именно вызвало такое возбуждение: или сам вид Тэн И, или его наружность, зеленый ли перстень на его пальце, горящий так, что видно было чуть не тысячу локтей, или все это вместе, или что-то еще, но паки разделились на два лагеря. Одни, очевидно, восприняли появление Тэн И как пришествие живого бога, готовы были пасть пред ним на колени и истово молиться об отпущении грехов. Другие — их было явное меньшинство — пытались, бушуя и кипя яростью, поскорее застрелить кхитайца из луков. Но им мешали их же собратья.
Подавляющее же большинство карликов и вовсе ничего не могло понять, и явно не знало, что им теперь делать, а лишь рассеянно озиралось и крутилось на месте. В пещере началась свалка.
Самым замечательным было то, что и в рядах высшего духовенства паков не виделось и следа согласия. Самый маленький и толстый жрец, поднатужившись, подпрыгнул и повис на руке у колдуна, отведя ее вниз. В коротышку сейчас же вцепился другой жрец, пытаясь оторвать его от главного, но малыш усердно отпихивался ногами. Двое престарелых паков — их волосы уже поседели — ожесточенно тузили друг друга, каким-то чудом не срываясь с довольно узкой площадки на скале. Еще один жрец, помоложе, пронес под одеждой оружие, и его противнику, зрелому мужу, который был на пару ладоней шире молодого пака в плечах, приходилось худо: он едва сдерживал руку молодого, в которой тот сжимал кривой нож. При этом все жрецы отчаянно переругивались между собой, но выкрики их тонули в общем шуме.
Неизвестно, чем бы все это кончилось, но Конан и Тэн И мгновенно оценили всю выгоду ситуации. Не дожидаясь, какая из партий одолеет, не дожидаясь, пока какому-нибудь удачливому карлику удастся единственный, но смертельный выстрел, Тэн И разрядил арбалет. А Конан просто махнул рукой, давая знак Майлдафу и Евсевию.
Колдун, видимо, еще мог защищаться, поскольку стрела Тэн И, пусть и в двух локтях от колдуна, все же остановилась, но длинные стрелы из луков он задержать уже не мог. Сзади из темноты выступил Кулан, и взоры двух колдунов встретились. Наверно, пак был куда более сведущ в колдовстве, чем пиктский юноша, — по крайней мере, Кулан не останавливал стрелы в воздухе, и даже его наставник Зогар не отличался подобным умением, — но пак увидел среди людей мало-мальски достойного противника и отвлекся на него.
Это последнее и склонило окончательно чашу весов судьбы. Стрела Евсевия продырявила колдуну горло, а горец попал ему прямо в глаз. Пак упал замертво. В это же время молодой жрец извернулся-таки и
