пленников.
Еще немного поглазев на добычу, жители деревни расползлись по своим делам. Старейшина поклонился Вайду и что-то сказал ему, сопровождая свои слова выразительными, но совершенно непонятными жестами. Вайд важно склонил голову, и старейшина удалился, оставив его сидеть на траве и приходить в себя. Несколько мгновений спустя Вайд услышал сзади осторожный шорох и, обернувшись, увидел ползущего на брюхе Тао, который раньше, видимо, прятался где-то за пределами деревни.
– Как хорошо, что ты жив! – робко сказал маленький демон, умильно помахивая хвостиком и несколько виновато глядя на своего друга.
– А я думал, ты геройски погибнешь, защищая меня от врагов, – саркастически заметил Вайд.
– Зачем? – удивленно спросил Тао. – Тебе бы это все равно не помогло…
– У этого зверя нет никакого понятия о самопожертвовании, – вздохнул Вайд и ласково потрепал по шее довольно зажмурившего глаза маленького демона.
Перстень умершего шемитского мага странным образом внушил жителям селения почтительное и едва ли не благоговейное отношение к Вайду. В то время как его спутники сидели в своем загоне, лишенные всякой свободы и стреноженные как лошади, Вайду предоставили для жилья небольшой шатер, сделанный, как и остальные шатры в деревне, из гладких шкур каких-то животных. Трижды в день перед входом в жилище Вайда оказывались две деревянные мисочки: одна – с мясом и сладковатыми вареными злаками, другая – с желтой густой жидкостью, оказавшейся молоком скакунов змееногих. На вкус оно было столь отвратительно, что Вайд тайком отдавал его Тао, способному в случае необходимости съесть что угодно, а сам пил воду из расположенного на краю селения источника. Вайд вместе с Тао мог свободно передвигаться по всей деревне и заходить в любой шатер – никто не препятствовал ему, наоборот, змееногие кланялись Вайду и что-то довольно бормотали на своем языке, а женщины подносили младенцев, чтобы он коснулся их. Однажды Вайд подошел к стаду скакунов, каждое мгновение ожидая, что его остановят и попросят вернуться в деревню – но никто не мешал ему, а пастух, угодливо изогнувшись, подвел Вайду одно из оседланных животных, решив, что их гость хочет покататься верхом. Сделав на необычном скакуне несколько кругов вокруг селения, Вайд признал, что мягкий шаг зверя и широкая спина делают верховую езду на нем гораздо удобнее, чем на лошади.
А вот к сидящим в загоне товарищам Вайда не подпускали. Когда он попробовал подойти к ним – охранник вежливо, но твердо преградил ему путь. Поразмыслив, Вайд решил пока не портить отношений с жителями селения, и спокойно отошел, провожаемый недоуменными и сердитыми взглядами пленников. В ту же ночь Вайд послал к друзьям Тао, который бесшумно пробрался в загон и смог поговорить с людьми, не привлекая внимания сонного охранника. От маленького демона Вайд узнал, что его спутников сносно кормят, местные жители относятся к ним равнодушно, и лишь дети порой здорово досаждают пленникам, кидаясь в них грязью и камнями.
Конан требовал, чтобы Вайд помог им бежать немедленно, но молодой кордавец благоразумно решил сначала разузнать как можно больше о мире, в который они попали, и о населяющих его существах.
Из тех отрывочных сведений, которые Вайд слышал от Лабиринта или читал в старинных рукописях, следовало, что змееногие были древней и могущественной расой, населяющей земли, где ныне располагалась Стигия, и таинственным образом исчезнувшей в стародавние времена, когда боги еще вмешивались в дела обитающих на земле существ. Лабиринт утверждал, что змееногие – создания Сета, который вынужден был куда-то увести свой народ, не выдержавший нашествия воинственных людских племен. Сам Лабиринт недолюбливал этих загадочных существ – одно время они пытались поселиться в его подземельях, и Лабиринту пришлось оторваться от возвышенного созерцания, чтобы прогнать докучливых гостей. Впрочем, даже Лабиринт не отрицал, что змееногие обладали более развитой культурой, чем люди.
Здесь же Вайд видел совсем иное. Эти грязные, завернутые в засаленные обрывки кожи существа никак не напоминали потомков древнего народа. Если бы не змеиный хвост на том месте, где у обычных людей росли ноги, Вайд бы поклялся, что взявшее их в плен племя – обычные зуагиры-кочевники, каких немало бродит по пустынным краям стран моря Вилайет. Мужчины этого селения занимались выпасом скакунов и охотой, женщины обрабатывали жалкие наделы, засеянные чахлыми злаками.
Наблюдая за повседневной жизнью деревни, Вайд пришел к выводу, что знания и умения этих существ крайне скудны. Они даже не знали металлов, обходясь деревянными и каменными инструментами. Но больше всего поразила Вайда тупая покорность и какое-то безразличие ко всему, свойственные жителям селения. Их гнев, любопытство или восторг – все угасало очень быстро, словно залитые водой угли. Вайд не раз мог убедиться, что местные жители не обладали даже обычной сообразительностью, заученно повторяя привычные действия в любой ситуации, и полностью терялись, встречая что-то незнакомое. Смуглые лица змееногих, наделенные правильными и тонкими чертами, совершенно портило выражение отстраненного равнодушия, казалось, навеки застывшее на них.
Однажды Вайд, бродя по деревне и с привычной небрежностью кивая в ответ на почтительные поклоны жителей, заметил морщинистую старуху, внимательно рассматривавшую его. Вся она была увешана какими-то побрякушками и амулетами – даже хвост оплетала нить костяных бус – и опиралась на затейливо вырезанный посох с фигуркой змееящера на конце. Вайд догадался, что это – местная знахарка-колдунья, и заинтересованно подошел к женщине. Та, метнув на него взгляд, гораздо более живой, чем у многих ее соплеменников, поманила молодого кордавца за собой. Вайд вместе с предпочитающим держаться рядом с ним Тао вошел в шатер колдуньи, где две чумазые женщины, толкущие в ступе какие-то корешки, со страхом и любопытством уставились на гостей. Старуха шикнула на них – и женщины мигом выползли наружу, обдав Вайда вонью немытых тел.
Старуха задернула полог и раздула едва теплящийся костер, слегка разогнавший душный полумрак ее жилища. Вайд огляделся, но не увидел ничего особенного. Связки пахучих трав, побеленные временем черепа неведомых ему животных, деревянные и костяные амулеты, обрывки кожи с какими-то примитивными рисунками – обычный набор любого уважающего себя знахаря. Тем временем колдунья, разбросав ворох старых шкур, открыла взгляду Вайда деревянный ящик, напоминающий сундук. Что-то напевно прошептав, женщина раскрыла его, потом бережно извлекла какую-то вещь и положила на колени Вайду.
Это был свиток когда-то прекрасно обработанной кожи, потемневший и загрубевший от времени, с вытравленными на нем письменами. Изумленный Вайд, не предполагавший, что здешнему народу известна письменность, вгляделся в ровно выведенные на коже значки – и узнал некоторые из них, встречающиеся в стигийских древних текстах. Видимо, этот язык относился вообще к незапамятным временам. Но руна, изображающая Сета – стилизованная змея – была такой же, как и на перстне Вайда. Молодой кордавец, теперь носивший кольцо шемита на шнурке, висящем на шее, снял его и поднес к глазам, сверяя знаки. Старуха заговорила что-то и ткнула узловатым пальцем сперва в текст, потом – благоговейно – в надпись на перстне. Она тоже уловила сходство.
Пока Вайд рассматривал свиток, колдунья повернулась к своему ящичку и с видимым трудом достала оттуда массивную вещь, оказавшуюся куском каменного барельефа. Вайд разглядывал изображение схватки людей и змееногих и поражался искусству, с каким были выточены фигуры и орнамент. Теперь стало ясно, откуда жители племени знают о передвигающихся на двух ногах существах. Как в легендах людей жила память о змееногих – также и змееногие помнили что-то о своих давнишних противниках. Теперь Вайд не сомневался, что жители этого селения – потомки тех самых созданий, когда-то населявших древнюю Валузию. Но каким образом попали они в этот мир и почему влачили столь жалкое существование – оставалось загадкой.
А старуха все продолжала раскладывать перед Вайдом свидетельства былой истории ее народа. Истертые золотые монеты с чьим-то профилем, статуэтка двух танцующих девушек, изящно свившихся стройными хвостами, железный нож с обломанной поперек костяной рукояткой, помятое серебряное зеркало в затейливой оправе, небольшая исцарапанная флейта с клапанами в виде головок змей, еще какие-то красивые безделушки, назначение которых было Вайду не всегда понятно.
Особенно удивила кордавца резная, но порядком подточенная жучками деревянная рама с натянутыми поперек нее железными струнами и надетыми на них разноцветными, гладко обточенными каменными фигурками, причем каждый ряд состоял из одинаковых фигурок. Сначала Вайд решил, что это какой-то музыкальный инструмент, потом – детская игрушка, но на резьбе, покрывающей раму, был изображен
