и на миг.
— Конан, — наконец прервал долгое молчание Иава. — Наверное, я должен сказать тебе…
— Ну? — Голос варвара не дрогнул, но в душе его вдруг стало пусто и темно — лишь на вздох. Кто сидит с ним в одной лодке? Не следовало ли задаться сим вопросом раньше?
— Я все знал. С самого начала знал. И про антархов, и про Мангельду, и про Гринсвельда…
Конан молчал.
— Знаешь, куда я ушел из Шема двадцать лет назад? В Ландхаагген. Мне говорил об этой стране отец, он тоже был там когда-то. С детства я слышал его рассказы о Мольдзенах, о ледяных пустынях, о вечной ночи… Легенда… Красивая, хотя и печальная легенда — так казалось мне тогда. Как я мечтал попасть туда, своими глазами увидеть то, что так часто видел во сне — глыбы льда, Белый дворец, деревню антархов… Мертвая страна, которая когда-то обязательно обретет свой первоначальный вид…
Я прожил там семь лун. В доме старейшины меня научили многому из того, что потом не раз помогало мне в жизни. Я полюбил этих людей. Так же страстно, как и они, я желал рождения близнецов… И мне не терпелось начать сманданг и разморозить наконец это ледяное царство! Так же страстно молил я Асвельна о помощи и оберегал маттенсаи… Им и в голову никогда не приходило прятать ее… А ведь Горилла еще тогда крутился поблизости! Почему он не стащил ее раньше? Я думаю, он тоже ждал рождения близнецов. Чтобы потом, когда спасение будет совсем близко, отнять его у них. Так что украл он не маттенсаи — надежду.
— Потому ты и пошел со мной? — прервал спутника Конан, у которого отлегло от сердца после рассказа Иавы.
— Ты появился в горах Кофа весьма неожиданно, парень, — засмеялся шемит. — С Мангельдой должен был идти я. Так хотел Асвельн. Но не успел я поведать девочке всю историю, как ты уволок ее в свою каморку! Я не знал, что делать!
— Спросил бы у Асвельна, — хмыкнул киммериец.
— С тех пор я больше не видел его. Ну, если не считать древнего леса… Но сдается мне, он не возражал против твоего участия в этом деле. Иначе ни за что Мангельда не рассказала бы тебе все, будь уверен, варвар.
— Ты думаешь, Асвельн выбирал между мной и тобой?
— И выбрал тебя, — кивнул Иава. — Знаешь, Конан… Многие — поверь мне, многие — обладают железной волей и первобытной силой. Но в тебе та же воля и та же сила образуют гармонию. Понимаешь?
— Нет, — качнул головой киммериец. — Но я и не хочу понимать. Клянусь Кромом, Иава, мне нет дела до того, как я устроен. Я живу и я действую — это все, что нужно.
— Я только хотел сказать, что другого такого нет, — сказал шемит, пожимая плечами. — Хотя, может, ты и прав. Может, тебе и не надо этого знать.
— Желтый остров… — Конан приподнялся, разглядывая возникшую перед ними скалу буро-желтого камня. — К сумеркам доплывем.
— Пораньше, — отозвался Иава, и впервые за все плавание с силой налег на весла.
Только издалека Желтый остров казался неприступным. Мрачные желтые утесы-великаны высились чуть дальше от берега, а сам берег являл собой узкую, не больше пяти шагов, каменистую полосу.
Затащив лодку в грот, обнаруженный после недолгих поисков, путешественники двинулись вглубь острова. Трудность сего похода заключалась в расположении скал и валунов: они почти примыкали друг к другу, и людям приходилось не идти, но протискиваться меж ними, иной раз ценой огромных усилий высвобождая застрявшую ногу либо шемитов живот.
Спустя некоторое время киммериец, охваченный с первых же шагов на острове странным тягостным чувством, понял, отчего так давит грудь тоска — здесь не было жизни. Никакой растительности кроме жалких клочков моха да сухих прутиков, бывших некогда кустами; ни зверей, ни птиц — только белые чайки с паническими криками порой проносились над ними, но не кружили, а исчезали где-то за вершинами скал. Самым живым оказался прозрачный ручей веселого синего цвета, бурлящий и брызжущий пеной; от него так и веяло прохладой, и спутники, встав на колени, долго пили его чистую пресную воду, на миг лишь отрываясь и тут же снова припадая губами к спасительной ледяной струе.
Желтая башня возникла перед ними неожиданно. Впрочем, так и бывает обычно, и Конан, лишь на полвздоха ощутив укол в сердце, упорно полез через два почти сросшихся в объятьи валуна.
— Конан, погоди, — тяжело дыша, Иава уселся на плоский, черный с желтизной длинный камень, простер ободранные руки к варвару. — Нельзя идти туда сразу. Много ли сил у нас после целого дня пути?
— Я пойду, — упрямо бросил киммериец, пробуя босыми пальцами ноги следующий валун.
— Ты хочешь стать хорошей закуской для этой обезьяны? — в отчаяньи выкрикнул шемит. — Стой, говорю тебе, ослиная шкура!
Конан молча перепрыгнул на другую сторону валуна.
— Там нет входа, понял? — буркнул Иава и отвернулся.
Он рассчитал правильно. Киммериец замер, животом и щекой прижимаясь к нагретой солнечными лучами поверхности камня. Желтая башня была так близко… Интересно, а знала ли Мангельда все эти хитрости?
Конан прикрыл веки, но и теперь, почти у цели, тонкие черты ее лица не проявились четко — сквозь клубы тумана проглядывали чьи-то знакомые глаза, и только. Он даже не смог бы с уверенностью сказать, что это глаза Мангельды, ибо сейчас ни боли, ни тоски не воспринимало его уставшее сердце. Пожалуй, до сих пор он и не чувствовал, как много на себя взял. Все эти дни чужая клятва точила его душу, и лишь здесь, на Желтом острове, он имел возможность снять наконец груз, освободиться, зажить своей, только ему принадлежащей жизнью…
— А где вход, Иава? — внезапно спросил Конан, все еще не отрываясь от камня.
— Здесь, недалеко, — неохотно ответил тот. — Ты хочешь пойти ночью?
— Если бы я был Митрой, я б сделал день! — в раздражении рыкнул варвар. — Ты можешь остаться, шемит, и подождать утра. Где вход, показывай!
С глубоким вздохом приподнял Иава свое грузное тело с уютного сиденья. Сил у него не было даже на то, чтобы осыпать подобающими проклятьями упрямого киммерийского верблюда — и он, как Конан, только здесь почувствовал всю тяжесть своей усталости; и он только здесь понял, как много на себя взял. Какая-то очень важная мысль мелькнула — и тут же пропала. Шемит остановился на пару мгновений, прислушался к своим ощущениям. Так он делал всегда, когда хвост нужной, может быть, даже жизненно необходимой мысли ускользал от него. Иногда способ сей помогал, иногда — нет. Сейчас ему повезло: мысль вернулась, и заключалась она в том, что от антархов кроме клятвы вернуть маттенсаи в Ландхаагген они с Конаном получили еще и такую малоприятную штуку, как чужое состояние души. Тонкая нить, связывающая антархов с богами и Асвельном, попала в руки двух самых обыкновенных людей — еще бы силы не покинули его, Иаву, здесь! Сквозь собственную простую оболочку шемит почти не ощущал той боли и той тоски, что с таким трудом выносила Мангельда. И тем не менее чувства сии все время были с ним — и с Конаном — и, разумеется, незаметно отняли большую часть сил…
Иава разочарованно хмыкнул. Мысль была, несомненно, интересная. Но — и тоже несомненно — абсолютно бесполезная. Что он сделает с ней? Превратит в копье и метнет в Гориллу? Или съест на завтрак? Тьфу! Шемит повернулся к варвару и буркнул:
— Здесь!
Перед ними гордо возвышалась ничем не примечательная скала. В сумерках она казалась особенно мрачной и зловещей — только и всего. Ни двери, ни, тем более, ворот не было и в помине. Конан с сомнением оглядел ее отвесную шершавую стену, ткнул ее кулаком, потом плюнул, и, не дождавшись никакого результата, сказал:
— Заходи первый.
Кряхтя, Иава опустился на колени, пошарил рукой в земле у основания скалы. Нащупав железный крюк он даже несколько удивился, ибо все же не предполагал, что Асвельн так точно укажет ему место входа в Желтую башню. Что было силы шемит потянул на себя крюк, но тот не поддался и на волос.
