Глава 5
Яды и кролики
Остановившись у ближайшего киоска, Саломея купила рекламку. Пара звонков. Адрес. Встреча. Ключи в обмен на деньги – сумму пришлось поднять втрое.
Далматов дышал.
Саломея боялась, что он умрет, просто перестанет дышать, отключится насовсем и ей придется решать что-то с трупом. И это будет не какой-то там посторонний труп, а…
Опомнившись – мысли, подобные прежде, были ей не свойственны, – Саломея затрясла головой: никто умирать не будет. Не позволит она. Не знает, каким образом, но факт – не позволит.
Подогнав машину к самому подъезду – простите, клумбы и сухие бархатцы, – Саломея открыла дверь.
– Этаж третий, – предупредила она, помогая Далматову выбираться. – Дойдешь?
Кивнул.
И шел, переставляя ноги, двигаясь скорее по инерции, чем сознательно. Он старался не опираться на Саломею, но это глупое геройство никому не шло на пользу. Между этажами – лифта в доме не имелось – пришлось остановиться на отдых.
– Ты где так? – Саломея подозревала, что внятного ответа не получит, и оказалась права: Далматов, вцепившись рукой в подбородок, пробормотал:
– Да… старые дела. Все решено.
Сейчас он и врал как-то неубедительно.
Квартирка оказалась какой-то совсем уж махонькой: коридор, половину которого занял шкаф. Кухонька на четыре с половиной квадрата. И комнатушка с диваном, кроватью и столом, на котором, как и было обещано, лежали сероватые простыни.
– Садись. Сиди. Черт, я вся в кровище, как будто…
– Компенсирую. Воду поставь. Литра два.
– Засунь свою компенсацию знаешь куда?
– Знаю. Воду поставь.
На кухне нашлась посуда – чайник и трехлитровая алюминиевая кастрюлька с исцарапанными боками. Огонь шипел, касаясь влажного дна, и кастрюлька накалялась. Вода вскипала, выпуская стаи пузырьков к поверхности. А когда забурлила, на кухню выполз Далматов.
Выглядел он отвратительно.
– Моя коробка.
– Твоя, твоя, – Саломея поставила кофр на не слишком чистый стол. – Ты бы лучше лег. Я сама…
– Нет.
Вынув флакон из гнезда, Илья зубами выдрал пробку.
– Три капли. Три. На ложку сначала.
Три так три. Саломея не собиралась спорить. Бесцветная жидкость не имела запаха, на вкус Саломея не решилась бы попробовать.
– Две, – еще один флакон, на сей раз содержимое его темно-коричневое, маслянистое. Капли расплываются по водяной поверхности радужной пленкой.
– Два. Пять.
Он вытаскивал флаконы, а Саломея послушно отсчитывала капли…
Раз-два-три-четыре-пять.
Вышел зайчик погулять…
Зайчиков не было, зато имелась парочка ангорских кроликов, белых, пушистых, с красными бусинами глаз и розовыми шелковистыми носами.
– Это твои, да? А погладить можно?
– Нет.
Саломея вытащила кролика из клетки. Он был тяжелым, мягким и горячим. Замечательным просто!
– А что ты делаешь?
Илья сидел над своей тетрадью, которую прятал в ящик стола, думая, что никто, кроме него, не знает о двойном дне. Саломея вот сразу догадалась, но отцу не сказала.
Это ведь неправильно – выдавать чужие тайны.
– Эксперимент ставлю.
Второй кролик попытался вырваться из объятий Саломеи. Он смешно дергал ногами и повизгивал.
– Какой эксперимент? – Она вместе с кроликами забралась на диван и сказала: – Сидите смирно. А когда ты эксперимент закончишь?
– Скоро… – Он все-таки повернулся, вздохнул и предложил: – А давай ты сходишь погуляешь куда- нибудь?
Саломее вовсе не хотелось гулять в этом пустом доме. Зачем ее вообще сюда привезли? Папа сказал, что так надо. А мама – что Саломея не должна оставаться одна. Бабушка ворчала про другие варианты, но как-то неубедительно.
И Саломею бросили здесь.
Тут тихо. Тоскливо. Как в сказке про Снежную королеву. И белые стены просятся быть украшенными, но Саломея обещала вести себя хорошо. Поэтому она и пришла к Илье.
Вдвоем вести себя хорошо проще.
Тем более что тут эксперимент и кролики.
– Если тебе потом, ну после эксперимента, кролики будут не нужны, то давай я их заберу?
Мама, конечно, вряд ли обрадуется. И папа будет ворчать, но потом они согласятся, ведь кролики – совершенно замечательные. Они, конечно, не лучше собаки, но собаку Саломее совершенно точно не купят.
– Или, – Саломея по-своему расценила молчание Ильи, – я возьму одного, а ты другого. Какой тебе больше нравится? Выбирай.
Она была щедра и счастлива, а Далматов опять вздохнул и неправильным, мягким голосом повторил предложение:
– Лучше иди погуляй. В сад. Там орхидеи цветут. Красивые.
Кролик все дергался и сучил ногами, а потом вдруг завизжал, громко, протяжно, и Саломея выпустила его. Кролик прыгнул, но как-то нелепо, и упал на пол. Он еще пробовал подняться, и задние ноги царапали ковер, а из розовых ноздрей полилась кровь.
– Он… он… – Саломея хотела взять кролика на руки, но Далматов не позволил. Оттолкнул и еще крикнул:
– Не смей трогать!
А ему же больно. И Саломея поможет. Она умеет делать так, чтобы боль отступала.
Но почему-то не делает, просто стоит, смотрит и плачет.
Кролик затих. А Далматов вытащил часы и сказал, как-то очень громко:
– Пять минут. С половиной.
– Ты? Это ты… – Саломея вдруг сразу поверила, что именно он убил кролика. И кинулась защитить второго, неподвижно сидевшего на диванчике, там, где Саломея его оставила.
Она взяла его на руки, обняла, пообещав, что непременно спасет. И только коснувшись носа, слегка осклизлого, грязно-розового, сообразила: кролик мертв. Саломея закричала. Она кричала долго, минуту или две. И замолчала, лишь когда Далматов сунул в руки стакан воды.
– Пей, – велел он и силой заставил выпить.
