когда… – Он сорвал еще траву, целый пук травы, и принялся перебирать ее, раскладывая на коленях. Травинка на левое, травинка на правое. Тень на земле суетливо металась, а я думала… лучше не говорить, о чем я думала.
– Наверное, тебе опасно рядом со мной, – продолжал Костик. – Если я не помню, то не могу себя контролировать.
– Если ты не помнишь, то этого не было! Не было, слышишь! – Схватив его за плечи, я хорошо тряхнула. – Подумай, когда ты мог убить Даньку? Он ушел днем, потом, буквально через час или два, приехал Руслан. А потом я позвонила тебе! И ты все время был у меня!
– А эти час или два? – Костик отнял руки. – Что я делал в это время?
– И что ты делал в это время?
– Ну… спал, – он потер переносицу. – Я… я обманул его. Мне звонил этот, который из милиции, я испугался, соврал, что в командировке, а сам… в квартире, безвылазно. Наверное. Я ведь как отрубаюсь, то все, потом не помню ни черта. Яна, ты уходи, хорошо? Я не хочу, чтобы еще и с тобой что-то случилось… я не хочу, как сегодня, думать о том, как тебя убить.
Решение было спонтанным и идиотским, но в то же время сидеть и смотреть, как он тихо сходит с ума, я не могла. Да и слова про Данилу… вдруг ошибаюсь, вдруг Костя и в самом деле…
– Пойдем, – я взяла его за руку.
– Куда?
– К тебе. В гости. Я сама хочу увидеть.
– А если… – Костя поднялся, тяжело, нехотя, но поднялся. И трава посыпалась вниз, а тень вдруг перестала метаться, будто бы это она приняла решение.
– Ты же сам сказал, что милиция уже там, а значит, мне ничего не угрожает.
Дверь в Костикову квартиру была приоткрыта.
– Подожди, Ян, – он решительно отодвинул меня в сторону. – Сначала я сам. Я должен сам…
Данила
– Я должен был подумать, что ты можешь догадаться, – Олег Никитович стоял сзади, выражения его лица Данила не видел, но отчего-то был уверен – злится. И пистолетом в башку тычет со злости. Того и гляди, совсем распсихуется, нажмет на спусковой крючок, и тогда… с «ТТ» в русскую рулетку не играют, тут без шансов. Тут придет ему, Даниле, полный абзац.
– Ты ж у нас умный. Въедливый. Не дергайся! – это уже предназначалось Даниле, а он и не дергался, он просто поглядеть хотел, чего этот второй мент делать станет.
Ничего. Стоит, руки вверх поднял, сдался, значится. А пистолет вон, на полу… это он, конечно, зря оружие положил, теперь псих обоих кончит.
Обидно.
– Придется на ходу планы менять, ненавижу экспромты, – дуло убралось от затылка, может, и не далеко, шевелиться Данила все ж таки поостерегся, но дышать стало легче. Все ж таки неприятно, оказывается, когда в башку пистолетом тычут.
Олег Никитович, наклонившись, поднял пистолет. Ну вот, теперь вообще кисло, у него два ствола, а у Данилы – один, и то незаряженный, один шанс из семи. Хотя уже один из шести – стрелялся-то он взаправду, – но однофигственно поганый расклад.
– Итак, картина будет следующая, ты, командир, летел сюда, желая спасти мальчишку, но увы, опоздал…
Точно пристрелит, урод обдолбанный!
– И застал убийцу, так сказать, на месте преступления. И геройски погиб… увы. Я же приехал слишком поздно. И был вынужден пристрелить сумасшедшего… конечно, будет служебное расследование, но все знают, что ты у нас личность неординарная, к подвигам склонная, хлебом не корми, дай грудью амбразуру прикрыть. А мальчика жаль… жаль мальчика.
– Себя пожалей, чмо болотное, – огрызнулся Данила.
– Видишь, какой ершистый, правильно говорят, кровь – не вода…
– А деньги – не бумага, – отозвался второй мент, тот, который вроде за хорошего. – Особенно такие, правда, Гаврик? Когда ты это придумал, изобретатель ты наш? С полгода? Раньше?
– Не надо, командир, я эти штучки знаю и в признания играть не собираюсь. Данька, не расслабляйся, продолжим игру…
Револьвер в руке вдруг стал тяжелым, до того тяжелым, что поднять его не было сил. А ствол снова в башку уперся, сзади, в затылок.
– Я и так тебе мозги выпустить могу… а потом тетке твоей фотографии пришлю. У нее нервы слабые, потрепанные, того и гляди совсем сдвинется… интеллигенты, мать их… что она, что дружок ее. Давай, Данька, ты ж не такой, у тебя духу хватит…
– Пушку убери. Я сам.
– Молодец, – мент отступил, всего на шаг, но и этого достаточно… рукоять уже привычно скользит во вспотевшей ладони, теперь или никогда… один заряд в барабане… глупо надеяться, но… все равно ведь убьет… убьет… и убил… это он. И маму, и Гейни, а Данила на тетку думал. Тетка ни при чем. Сказать надо. Извиниться. А этот псих сзади стоит…
– Раз…
Снова отсчет, нравится ему… взял бы и сам пристрелил, если так неймется, а он тянет, играет. Ничего, Данила тоже с ним сыграет.
– Два.
Вот прямо сейчас и сыграет.
– Три!
Резко вывернуть руку, не глядя, не целясь, нажать на спусковой крючок. Он сзади. Близко.
Громко-то как… больно… уху больно и щеке… и тихо вдруг совсем… почему тут так тихо?
Руслан
Сумасшедший мальчишка. Дикий мальчишка. Везучий мальчишка. Чертовски везучий! Пуля пошла косо, снизу вверх, пуля поставила точку в этом деле, такую, которой никто не ожидал.
– Дерьмовая рана, командир, – пробормотал Гаврик. И улыбнулся. – Н-не должно было так… н- неправильно. Крест защищал… крест меня… защищал… я не спасал… никого… даже собак… чтобы жить… хотел жить. А… д-доктор… откуда?
– «Скорую» вызывайте, – это Ористов, откуда он тут взялся? На лавочке сидеть надоело, что ли?
– Быстро «Скорую»! Умрет же!
– У-умру, – согласился Гаврик. – В-в-твоей х-хате ум-мру… эскулап х-хренов. З-зря мечешься. Эт-то ты, к-командир, вин-новат… з-зачем д-догадался? А п-пацан м-молодец. П-правильно сыграл, п-по-честному… м-моя очередь б-была с-стреляться. Р-рус… т-ты крест ему отдай… п-подарок… н-на память от р- родственника…
Он прожил еще пять дней. Четыре операции, прозрачная пуповина капельницы, тонкие нервы проводов, размеренный стрекот механической утробы и врожденное Гавриково упрямство. До самого последнего момента он находился в сознании, вот только показания давать отказывался. Четыре дня. А на пятый сам попросил приехать, но условие выдвинул.
– Последнее желание, командир. Не принято отказывать.
– А если откажу?
– Тогда до свиданья. Но не откажешь. Ты добрый. И любопытный, – Гаврик улыбался, теперь почти постоянно улыбался, словно желая показать, что ему все нипочем. И шутил. И имел право на последнее желание.
Места в палате было немного, еле-еле вместились все, согласно Гавриковому списку.
Константин Сергеевич – серьезный, деловитый, в зеленом халате хирурга, совсем не похожий на полусумасшедшего типа, который был тогда, на лестнице.
Яна Антоновна – можно просто Яна – белый костюм и темные очки, то ли имидж поддерживает, то ли прячется. Скорее уж второе.
Данила. От тетки не отходит, на Гаврика смотрит так, что будь Русланова воля – выставил бы пацана из палаты от греха подальше.
