вежливо по отношению к Карлу.

Странный какой-то эксперимент, интересно, каким это образом, глядя в глаза человеку, можно определить, сколько времени понадобиться, чтобы сделать из этого человека да-ори? И все-таки Вальрик не выдержал, моргнул.

— Итак, вынужден констатировать, что эксперимент успешно провалился. Любопытно… весьма любопытно. Ты знаешь, что я сейчас пытался сделать?

— Кажется, да.

— Кажется, — хмыкнул Карл. — Когда кажется, креститься надо. Это называется гипнозом, правда, не совсем в классическом понимании этого слова, но тем не менее суть более-менее верна, одно сознание подчиняет себе другое, даже не столько подчиняет, сколько связывается, состыкуется… взаимодействует. Наверное, это самое подходящее слово.

Карл взял со стола лист бумаги и, сложив пополам, принялся отрывать тонкие узкие полоски.

— Раньше, до катастрофы, в установлении контакта не было необходимости, просто вводили сыворотку и все. Правда, выживало что-то около двадцати процентов, причем четверть из выживших становились полными психами, ну да кого это интересовало? Никого. Катастрофа изменила многое, Пятна, Ветра… связь между тем, кто обращает и тем, кого обращают. Без этой связи превращение невозможно, понимаешь, к чему я?

— Кажется…

— Снова кажется, — Карл раздирал бумажную полосу на мелкие кусочки, и Вальрику чудилось в этом бессмысленном по сути действии проявление слабости. — Давай еще раз, для чистоты эксперимента. Ты не против?

Вальрик пожал плечами, он испытывал странное чувство, с одной стороны, неожиданная неудача вице-диктатора устраняла проблему выбора, с другой, — порождала кучу других, к примеру, что ему дальше делать. Ну не в деревне же жить, в самом-то деле.

На этот раз Вальрик не только старался не моргать, глядя в черные глаза, но и слушал, вернее вслушивался в запахи. Привычные, те, что сопровождали Карл постоянно, он отодвинул, пропуская вперед другие, которые появлялись и исчезали так же быстро, как менялось настроение.

Лимонно-желтое непонимание. Пыль — попытка вспомнить, вереница книг уходящая в бесконечный темный тоннель. Дым — раздражение, черный, клочковатый, царапающий глаза…

— Ну, князь, и что ты прочитал?

Запахи исчезли мгновенно, а с ними и образы.

— Форма какая? Звуки? Цвета? Ощущения? Образы? — Карл перечислял, методично загибая пальцы.

— Запахи. Ну и цвета немного, а образы потом приходят, объясняют.

— Объясняют, значит, — Карл задумчиво поскреб когтем щеку. — Ну что ж, не знаю, обрадует тебя это или нет, но да-ори из тебя не получится. Сенсор… уцелели все-таки. Или дело не в том, что уцелели, а в естественном отборе и конвергентной эволюции?

— Я не понимаю.

— Я пока тоже, — утешил Карл. Он встал, подошел к окну и, открыв его полностью, выглянул наружу. — Ночи в горах чертовски красивые, правда? Хотелось бы день увидеть, и чтобы не на пленке, а своими глазами. Всегда хочется невозможного, что вам, что нам, что танграм, хотя относительно их не уверен. Сенсоры появились потому, что люди хотели невозможного — заглянуть в душу других людей. Зачем? Ну высокой целью было создание идеального государства, где отношения между людьми основаны на доверии и любви к ближнему, а пороков не существует.

— Разве такое возможно?

— Ну, если тех, в чьей душе есть склонность к пороку, уничтожить, то почему бы и нет? Я не слишком осведомлен о проекте, да и не проект это был, а так, нечто среднее между сектой и частным мечтателем, который имел достаточно средств, чтобы оплачивать свои мечты. Знаю, они искали людей с паранормальными способностями, тестировали, выбирали, скрещивали между собой, потом с детьми работали… потом проектом заинтересовалось правительство, и через некоторое время появились так называемые нюхачи. Когда я… перестал быть человеком, нюхачи работали не только на базах, но и в городах, спецзонах, в охране спецобъектов. Они умели чувствовать таких, как я, а это несколько осложняло работу. Вернее, работу мы все равно выполняли, а вот уходить стало сложно. День, солнце, убежище, лежишь совершенно беспомощный, а нюхач приводит к убежищу отряд спецназа. К счастью, их было не так и много, поэтому вместе с объектом старались ликвидировать и нюхача. Ничего личного, просто война… а потом Катастрофа. После Катастрофы нюхачи исчезли, все до одного, мы ведь искали, долго искали.

— Чтобы отомстить?

— Месть — это глупо. А вот оставить без присмотра людей с неизученными до конца способностями, было бы неосмотрительно, и глядя на тебя, я в этом убеждаюсь. Я не могу сказать, являются ли твои сенсорные способности наследственными, полученными от нюхачей, либо же они появились в результате развития этого нового мира, но пока ясно одно — да-ори из тебя точно не получится.

— Убьешь?

— Тебя? — Карл удивился. — Зачем? Просто несколько скорректирую планы.

Фома

Время идет. Время похоже на горы, вершины которых созданы из боли, а пропасти и ямы — редкие минуты беспамятства. Боли больше, наверное, потому, что Фома не знает, сколько длиться беспамятство, но отчего-то уверен, что недолго. Мутра спешит исполнить приказ, Мутра уговаривает признаться, и Фома уже рад бы признаться, но он не знает, не помнит уже в чем. Он готов написать… подписать, пусть только скажут где и чего подписывать, но не говорят, только снова и снова причиняют боль. Зачем? В чем он провинился.

Он хочет спросить, но вместо этого проваливается в очередную темную яму, из которой его вытаскивает голос.

— Вставай, камрад, пойдем.

Чьи-то жесткие руки тащили Фому вверх. Вставать он не хотел — любое движение отзывалось в теле предательской слабостью и тошнотой. Яркий свет пробивался сквозь сомкнутые веки и Фома подумал, что если откроет глаза, то ослепнет.

— Значит, вот какие методы вы практикуете, камрад Барх? А как же Декрет о недопустимости физического воздействия при доследовании?

— Вы не хуже меня, камрад Ильяс, знаете, что под этот декрет не подпадают лица, заподозренные в государственной измене или злонамеренном вредительстве.

От этого тихого голоса Фоме хотелось спрятаться, куда — не важно, лишь бы не слышать, лишь бы не было больше боли, лишь бы…

— Я бесконечно рад, камрад Барх, что вы демонстрируете не только умение работать, но и изрядную глубину познаний. Ваши люди поразительно быстро среагировали на провокацию, сумев устранить ее источник, не привлекая при этом излишнего внимания к нему. Но здесь… пожалуй, вы несколько переборщили. Печально будет потерять агента столь ценного, как камрад Фома.

Агента? О ком это Ильяс говорит?

Фома обнаружил, что стоит, правда, пол под ногами почему-то покачивался из стороны в сторону, да и стоять получалось лишь потому, что Фому поддерживали. Вот уберет Ильяс руки, и Фома ни за что не устоит на ногах. В общем, он вообще сомневался, что когда-нибудь сумеет стать на ноги самостоятельно, камрад Михра хорошо потрудился.

— Прошу прощения, но мы отрабатывали поступивший сигнал, а подобная схема на деле доказала свою эффективность.

— Не на этот раз.

— Время, камрад Ильяс, все дело во времени, если бы вы дали нам еще день-два, то…

— Получили бы признание. Не сомневаюсь, камрад Барх, не сомневаюсь. Однако не кажется ли вам, что применительно к данному случаю признание являлось бы чистейшим самооговором и таким образом не имело бы юридической силы? А разве не долг каждого из граждан Империи блюсти законность?

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату