места, минуту малодушия. Нельзя сказать, что и теперь Микитин не испытывал угрызений совести, — было, где-то червоточило, теребило душу, но так далеко, что не стоило прислушиваться, напрягать внимание к собственным сомнениям.
Когда человек считает свою службу оконченной, а все его помыслы только о пенсионном жительстве, то на происходящие вокруг страсти он смотрит уже сторонним взглядом, из того, мнимо будущего, покоя. Дескать, чего в жизни не случается! Что же теперь убиваться? Самолет сел, все успокоилось, и жизнь снова вошла в привычное русло, и все в ней снова восстановилось в первом измерении — как есть на виду. Да и что, собственно, произошло? Ну, покомандовал Горюнов на последнем заходе. Так что, из-за этого в петлю лезть? Нет, жизнь продолжается. А на экипаж интересно посмотреть: новые люди, торжественный момент возвращения — хоть банкет заказывай…
На подходе к самолету навстречу им от группы спешившихся летчиков направлялся явно старший — видно было по его уверенному шагу, командирской твердости взгляда, седине висков.
— Кто меня сажал? — шел он, поскальзываясь на кожаной подошве, не обращая внимания да пургу, трепавшую полы расстегнутой меховой куртки. Погон его не было видно, и никто не знал, как себя вести с этим гостем. Черт его знает, может, генерал какой пожаловал, и как бы не попасть впросак, не нажить неприятностей.
— Кто меня сажал? — снимал он на ходу часы, блеснувшие золотом браслета.
Он не шел — летел на крыльях к этим людям, чтобы троекратно, по обычаю вернувшихся живыми, обнять и расцеловать каждого. В его светло-каштановых глазах ликование возвращения к жизни и торжество счастливого мига удачи: он — на земле, с ними, в мире добрых людей…
Такое не раз случалось в авиации: после посадки в безнадежных условиях летчики любых рангов шли к эрэспешникам и с великим удовольствием оставляли перед ними часы — мгновения жизни продолжали свой ход.
— Командир корабля капитан Шубин, — представился он, сразу разобравшись в причинах их настороженности. Никакой он не начальник, а такой же, как и все они тут, «пахарь», и нечего зря тянуться. Он улыбался, присматриваясь к каждому из стоявших, словно хотел запомнить, кому быть пожизненно благодарным. И тут командира корабля будто подтолкнуло в спину.
— Федор? — спросил он, понижая голос и подаваясь вперед к Микитину, словно хотел поближе рассмотреть его.
Теперь Микитин, вроде как выведенный из дремотного состояния, вскинулся на него глазами. И тут же по его лицу прошла омрачающая тень: да, узнал, да, старые знакомые, но эта встреча ему явно не в радость.
— Микитин? — с сомнением смотрел на него капитан Шубин.
Они стояли друг перед другом, но будто из разных миров: один — моложавый, румяный, счастливый, с чувством хозяина жизни, другой — серолицый, с безразличным взглядом.
— Так точно, он! — бесцветным голосом подтвердил Михалыч, словно речь шла о ком-то постороннем, третьем между ними.
— Ты меня принимал? — готов был кинуться к нему с объятиями командир корабля, но что-то удерживало, самая малость не позволяла отдаться порыву.
Тут-то и произошла заминка. Михалыч только улыбался невесело в ответ, и никто из стоявших не хотел внести ясность.
Все молчали, а Шубин все смотрел на Микитина, не обращая внимания на хлеставшую по лицу пургу, как бы разглядывая его из того прошлого, что было между ними: возможно, светлого, счастливого, многообещающего, святого, — узнавая и не узнавая.
Понимающему человеку много не надо, чтобы разобраться в щекотливости момента. Командир корабля суровел на глазах, приглядываясь к Микитину, и в эту минуту как будто происходила переоценка всех ценностей в их отношениях. Каждый становился на свое место — как развела их сама жизнь.
Да, воистину капля долбит камень. То, что когда-то было маленькой слабостью Микитина, время превратило в трещину между его судьбой и большой жизнью. А потом — в совсем непреодолимую пропасть. И остался он в житейском море как на отколовшейся в дрейф льдине — один, в постоянном страхе крушения.
Они стояли рядом, но так далеки и незнакомы были друг другу, что впору знакомиться еще раз.
— Кто меня заводил на последнем заходе? — Это уже был вопрос ко всем.
— Капитан Горюнов, — подсказал кто-то из вторых рядов.
— Где он? Кто из вас? — И, не дожидаясь ответа, безошибочно шагнул к Горюнову: только он стоял здесь в летных сапогах. — Вы? Возьмите! На память! — Но не было уже в его голосе восторга признательной души, а была командирская решительность и твердость.
Горюнов смутился, начал отступать, отказываться; вокруг него затолпились, зашумели, заставили принять подарок.
А командир корабля, прежде чем уйти к экипажу, еще раз задержался около Микитина:
— Значит, ты на посадке. А я был убежден, что где-то там, в верхах. С такими способностями… — И дальше, на один только миг возвращаясь в их общее прошлое: — Мы же обещали на выпускном, что бы ни случилось, писать друг другу. Как же так? Что с Галей?.. Заходи, вспомним юность, — пригласил он Микитина, но без радости.
Видно было, и у него эта встреча оставила в душе горечь. Следующий вопрос уже мимо Михалыча:
— Здесь-то хоть есть где экипажу разместиться?
Ни у кого не вызывало сомнений это приглашение Микитину. Логичней было бы ждать, что Микитин пригласит к себе гостя. А так просто воспитанный человек выполнил долг приличия. И не больше! То, что связывало их когда-то, давно попрано, потеряно, забыто и перезабыто Никитиным. Да и всем ли доставляют удовольствие воспоминания?..
Командир корабля отошел к своим летчикам, так и не сказав ни одного слова упрека. Никто никого не винил, никто никого не осудил. А суд состоялся — праведный суд на глазах бескомпромиссной юности.
Микитин потоптался на месте и тоже пошагал, но в другую сторону — к своему жилью, курившемуся у подножия гряды печной трубой. Шубин смотрел ему в спину. Мельтешила пурга. Сердце сжималось от мысли, как бывает холодна и равнодушна жизнь, если полагаться только на вольную стихию ее течения.
Лодка на двоих
Хвала же тому, кого не уничтожают превратности времени и не поражают никакие перемены, кого не отвлекает одно дело от другого и кто одинок по совершенству своих качеств!
Летчика лучше всего видно в небе. Он там весь как на ладони. И как человек тоже.
Полетишь с Шишкиным — душа поет, хоть молись на него, а на земле — одиозная фигура. Просто невозможно с ним спокойно работать.
Именно таким было первое впечатление замполита полка подполковника Авдеева о молодом командире эскадрильи майоре Шишкине. Они не сошлись с первого знакомства. Как ни встреча, так очередная стычка, дальнейшее отчуждение. И не могли сойтись, поскольку по характеру были разными людьми. Судите сами…
… Идет партийная конференция. Выдвигают кандидатов в состав партийной комиссии. Все как по- писаному до кандидатуры прапорщика Хайрулина. Поднимается — надо же до такого додуматься! — майор Шишкин:
— Товарищи! Насколько я знаю, Хайрулин не представляет собой выдающегося партийного деятеля…
