С легкой руки и пошла удача. Может, у Авдеева вода оказалась чище, может, леска потоньше, может, рука счастливей, но он обловил Шишкина в два счета. Тот одну вытаскивает, он — две, тот две — он четыре. Как из бочки таскал! На море ехал, потеплей, в меха, оделся, как вошел в азарт, так жарко стало. Сначала перчатки снял, потом куртку скинул, за ней кожанку, и все равно пар от чуба валит.
Все кончилось на самом интересном месте: вытащил Авдеев сразу трех зубарей. Пока отцеплял одного, два других бились, перекатываясь друг через друга, как сцепившиеся тигрята. Взялся снимать их — мать родная! Была снасть, стала клычка. За какой поводок ни потянешь, только узел!
Шишкин взглянул сверху на старания Авдеева, охладил азарт:
— Бесполезно, Владимир Михайлович, распутывать. Борода!
— Что же делать?
— Только обрезать!
— Нож есть?
— Нож есть, но ни к чему! Пора собираться! Все, шабаш!
Авдеев посмотрел на время и ахнул. Полтора часа прошли как одна минута.
— Понял! По коням!
В самом что ни на есть благодушном настроении отчалили они на свой берег.
Авдеев, насколько это было возможно, поудобней устроился на надувной подушке в корме, Шишкин привычно сел на весла:
Додумался же Авдеев прямо в лодке распутывать «бороду». Хотел как лучше, тоже полезным делом заняться.
Как он чиркнул крючком по боковине лодки — уму непостижимо. Увидел только, когда зашипело: в продольном валике с внутренней стороны игольчатый прокол и рядом серебристый крючок на поводке. Первое движение — закрыть прокол пальцем. Авдеев и руку завести не успел: прокол на глазах расползся до величины горошины, затем больше пятака и — т-р-р-ы-х! — как ножом полоснуло. Продольный разрыв!
Как утопающий за соломину, так и Авдеев схватил-таки, зажал пятерней рваные края прорезины.
Шишкин перестал грести, рывком повернулся на звук.
— Бросьте «самодур» за борт! — произнес он нервным шепотом.
Авдеев, не выпуская из правой руки место разрыва, осторожно, как мину с взведенным взрывателем, левой опустил в воду склоченную снасть.
— Держите! Успеем!
Авдеев и второй рукой ухватился держать остатки воздуха. Да разве удержишь! Задняя секция лодки на глазах обмякла, теряя звенящую упругость.
Шишкин заработал веслами — точно уходящий подранок, хлопая по воде крыльями. Он спешил, но еще быстрее грузно оседала в воду задняя секция, тормозя ход лодки. При каждом гребке не столько было движения вперед, сколько приподнималась вверх передняя ее часть.
— Щас, щас! — засуетился Шишкин, подавшись зачем-то к левой уключине. Не грести, а напротив, стал выдергивать весло.
— Что ты хочешь делать? — с явным беспокойством спросил Авдеев.
— Щас, щас! — не поднимая головы, повторял одно и то же Шишкин.
Резиновое кольцо на ручке что-то заедало, и он рвал весло с остервенением.
Вот в этот момент и заозирался Авдеев на берег. Он показался ему недосягаемо далеким. Может, потому, что привык смотреть сверху, а теперь смотрел снизу? Что вперед, что назад — одинаково далеко. Они только миновали середину залива. Жесткий северный муссон после утреннего затишья набирал к полудню силу, гнал от берега зыбь. Хлесткие волны время от времени бились в оседающий борт, языкато заливали лодку.
Авдеев чувствовал, как холодеет у него в ногах, и этот омертвляющий наркоз медленно полз по голеням вверх.
«Мы тонем!» — осматривался Авдеев по сторонам, и сами собой перебирались один за другим варианты спасения. Выгрести вдвоем — лодка не удержит, кинуться вплавь — не хватит сил; одежда меховая, только намокнет — сразу гирями вниз; раздеться — по курсу спасательных средств знал: каким бы здоровяком ни был, а зимой в море человек держится на плаву не больше десяти минут. Дальше начинают выключаться жизнедеятельные системы. И еще он хорошо помнил, что переохлаждаться человек начинает не с ног, а с головы. Станет окатывать с головой — все, конец! Может, понесет ветром? Нет, ветер, как всегда зимой, дул с материка строго вдоль залива. Если снесет, то только в открытое море. Позвать на помощь? Но кого? Кого в этой пустыне? На берегу только женщины. Что они смогут? Замечутся, поднимут крик, а толку? Зря только душу рвать будут.
Шишкин наконец выдернул весло, быстро протянул Авдееву.
— Положите вдоль, под подушку! — показал он ладонью по днищу лодки. А сам принялся вытаскивать второе. На этот раз он не стал его рвать, а вылущил из уключины само кольцо, вывел ручку через образовавшееся в уключине отверстие.
— Возьмите вторую! — протянул он Авдееву свою надувную подушку.
— А ты?
Впервые в этой сумятице они встретились взглядами. Авдеев видел, как испугался Шишкин. В серых глазах появился сталистый блеск, щеки запали, в лице проступила непривычная жесткость.
— Берите! — резко сказал Шишкин. По тону больше бы подходило другое: некогда церемониться!
Его нельзя было не послушаться.
Сам Шишкин, встав на четвереньки, пополз к носу лодки, осаживая ниже передний отсек.
Авдеев понял его замысел: разгрузить середину, нагрузив края лодки. Для этого и весло положил, чтобы не сложилась лодка, как книга.
Но имеет ли это все смысл?
Шишкин стал коленом на самый угол носового схода и как на каноэ-одиночке начал загребать веслом.
«Навряд ли что выйдет! — сомневался Авдеев. — Но хоть что-то делать, чем просто сидеть!»
Лодка рыскала из стороны в сторону и, кажется, кружилась на одном месте. Авдеев смотрел в близко подступившие к лодке волны и физически ощущал затягивающий холод морской пучины. Неужели тут и останутся? Побарахтаются, и на этом конец?
«Нет, только не такая смерть! — внутренне ожесточился Авдеев. — Никогда!» — противились в нем силы жизни. Однако не заказаны были и другие мысли: что будут говорить после них. Скажут, утонули на рыбалке замполит полка вместе с командиром эскадрильи. Надо же какое совпадение: замполит точно — в свой день рождения — в тридцать три года! И только по своему недомыслию: вышли зимой в море на резиновой лодке!
Шишкин, кажется, приловчился грести.
— Нормально, Вадим! Хорошо идем! — подбадривал его Авдеев. Хотя, какое нормально! Сидел уже по пояс в воде!
— Держите, Владимир Михайлович, воздух, что осталось! Будем выгребать, — размашисто заорудовал веслом Шишкин.
Если он думает, что Авдееву удается хоть каким-то образом задерживать утечку воздуха из задней секции, если это помогает ему сохранять присутствие духа, то, естественно, Авдеев не станет его переубеждать, доказывать, что никакого воздуха там уже не осталось:
— Держу, Вадим! Пока все! Хоккей!
