Что он мог знать? Сколько на тот день прослужил Шишкин в полку после академии: месяц, два? Да какая разница, по должности положено понимать, что случайных людей в парткомиссию не выдвигают!
Народ притих: как же, явный выпад из сценария! Кто дремал, навострил уши: что будет дальше?
А Шишкин продолжает свой демарш:
— Я понимаю, что прапорщик Хайрулин хороший парень, но у нас нет таких должностей. Без Хайрулина мы недосчитываемся боевого расчета при подготовке техники.
О чем говорил майор Шишкин? О том, что прапорщик Хайрулин стоял на должности техника по вооружению в его эскадрилье. Но мало ли чего хотел командир эскадрильи?
Испокон веков Хайрулин отвечал за порядок в партийной документации. Собственноручно обтягивал журналы протоколов ледерином, выполнял тиснение золотом, каллиграфическим почерком переписывал начисто протоколы собраний, и, что не всегда встретишь, но всегда приятно, грамотное во всех отношениях письмо. Перед любой комиссией не стыдно выложить документацию. Кроме того, надо лозунг — через полчаса будет готов. Надо памятный адрес — Хайрулин сделает с безупречным художественным вкусом и в назначенный срок. Без такого человека в штабе, как без рук. А на стоянке всю жизнь без прапорщика обходились и еще сто лет обойдутся.
Но Шишкин думал по-другому:
— На бетоне должна проходить служба прапорщика Хайрулина, а не в кабинете секретаря!
Выступи какой наивный лейтенант, можно бы понять. А то ведь целый командир эскадрильи. Шуткой не отделаешься, надо голосовать. Что бы вы думали?
Шишкин один-единственный так и не поднял руку за Хайрулина. Вот так!
Выступление Шишкина вызвало тогда у подполковника Авдеева недоумение. Более того, он даже склонен был видеть в Шишкине политического резонера.
А вскоре пришлось Авдееву разбираться уже с жалобой на командира эскадрильи.
Перелетел Шишкин со своими летчиками по учению на другой аэродром, и по чьей-то недоработке затянулась сдача самолетов под охрану. Полчаса ждут летчики, час, и, естественно, пошел ропот. Одно дело сидят голодные, а больше размывает душу бессмысленность положения: чего ждать? С моря погоды? Какой-то разгильдяй не выполняет своих прямых обязанностей, а страдают другие! Кому претензии? Тому, кто ближе — командиру.
— Сколько можно терпеть? Время ужинать, а мы не обедали.
Шишкин не стал шуткой-прибауткой разряжать обстановку. Напротив, рубанул сплеча:
— Разрешаю вам, товарищ Однокос, умереть под самолетом. Пока караул не придет, никто отсюда не двинется!
Утешил, называется, поговорил с подчиненными по душам. Вызвал Авдеев Шишкина к себе. Только речь зашла о конфликте, Шишкин сразу, как еж, иголки Торчком:
— У меня, товарищ подполковник, эскадрилья боевых летчиков, а не ясельная группа!
Авдеев сразу заметил: вспыльчивый характер! Не дело командиру заводиться с полуоборота. Это надо изживать.
Сам по себе Шишкин был щупловат на вид. Но где не хватает силы, там злости с избытком. И злость в человеке не списываем на его характер, а принимаем на свой счет: к нам, и со злостью? За что? Что плохого мы ему сделали?
— Вы имеете дело с живыми людьми! — Авдеев подавил ответную реакцию вспылить, развернуть майора через левое плечо. Более того, попытался перевести разговор на степенный лад: нельзя же сыпать соль даже на царапину.
— Извините! Я не сестра милосердия! — Горели в глазах Шишкина недобрые огоньки.
Помните у Гоголя: «и лицо, как у дворянина». Если так судить, то Шишкин выходил лицом лишь в приходские дьячки: кургуз, широконос, усы рыжие, щетинкой. Но в этом ли суть? Сколько мерзавцев с царственным видом, и сколько хороших людей далеко не красавцы.
— Мое дело выполнять боевые задачи, а не щеголять добродетелями!
Подполковник Авдеев недолюбливал в военных людях всяких там усатых и бородатых недостриг, но он мог отделять плевелы от пшеницы, видеть человека дальше усов.
— Шишкин, я вас пригласил не для того, чтобы мы здесь пикировались!
Чувствовалось в Авдееве хорошо развитое чувство достоинства. Черен, как грач, — настолько черен, что глаз, казалось, не видать, — но красив: гладкое лицо, бархатистый разлет бровей, чуб с вороненым отливом на зачесе.
Сложения Авдеев примерно одного с Шишкиным, но воспринимался повнушительней, более солидным человеком. Не только потому, что был немного старше — три года, это ли разница! — а главным образом из-за умения держаться, обстоятельно вести разговор.
— Никто от вас не требует быть сестрой милосердия…
Авдеев договорить не успел, а Шишкин уже свое доказывает:
— Я со всеми вместе был тоже под самолетом. Все мы давали одну присягу стойко переносить тяготы и лишения службы.
Если посмотреть так на них, то Шишкин перед Авдеевым, как птаха в сетях: рвет, нервничает, суетится. А Авдеев все расставляет по своим местам:
— Вы — командир подразделения! Вы в первую очередь отвечаете за моральный дух своих летчиков!
Но и малые птахи, случается, могут больно долбануть:
— У вас, товарищ командир, еще вопросы будут по существу?
Авдеев чуть со стула не упал. Как? Разве он не по существу говорил?
— Через десять минут у меня назначено построение в эскадрилье. Я не имею права опаздывать!
По уму, так надо бы сначала объясните, в чем дело, а уже потом ставить так вопрос.
— Пожалуйста, я вас не держу! — Расхотелось и Авдееву говорить с ним дальше.
Шишкин встал, одернул китель.
— Разрешите идти? — спросил глядя прямо в глаза Авдееву.
Но что там было на душе замполита полка — ни Шишкину, ни кому другому не удалось высмотреть.
— Идите!
Четким шагом Шишкин вышел из кабинета.
«Ну и подарочек нам прислали! — невесело смотрел ему вслед Авдеев. И шевельнулось на душе предчувствием тяжелой неизбежности: — Придется от него избавляться. И чем быстрее, тем лучше. Не пьет, не гуляет, не курит — тем трудней будет сместить его. Значит, надо как-то по-хорошему…»
Авдеев не был ни мстительным, ни злопамятным человеком, но, если он задумывал что-нибудь в интересах дела, у него хватало и сил, и энергии добиваться желаемых результатов.
Неизвестно, чем бы кончилась их совместная служба, не включись в эту коллизию побочная ветвь — женская.
Насколько неудачно складывались отношения Авдеева с Шишкиным, настолько сердечно сошлись их жены. Крепче всего сплачивает людей общая борьба. Обе они работали в гарнизонном Доме офицеров. Авдеева заведовала библиотекой, Шишкина вела музыкальную студию. Какая может быть борьба! Может! Кто хочет, тот всегда найдет. Помните, как у поэта: «Так жизнь скучна, когда боренья нет!» Женщины объединились против «бега в мешке» — рутинной бездеятельности гарнизонного культпросвета.
Если Авдеев по природе был осмотрительным человеком, то жену его, Веру Павловну, иначе не представишь, как бегущую по волнам — изящная, легкая, порывистая блондинка. Энергия, настойчивость Авдеевой составляли организующую и пробивную силу.
Генератором идей, или болотом, в котором все черти водятся, была незаметная, скромная, худенькая, с серыми, в пол-лица, глазами Нина Федоровна Шишкина.
Именно Шишкина подала идею поехать на море, хотя Вера Павловна могла спорить, что это она так здорово придумала отпраздновать день рождения мужа.
Авдеев засомневался: в обществе Шишкина?
— Какое море? Не июль же! Будем там носами хлюпать!
