не думать о том, что в этот час они вместе, внизу-в незнакомой ему комнате, откуда, может быть, и доносится в темноте прерывистое дыхание... И эта белизна нагого тела, эта покорность мужу, естественный жест женщины, даже не помышляющей об отказе. Теодору с поразительной четкостью вспомнилось чувство, овладевшее им, когда он впервые понял, что женщина готова отдаться, хочет показать, что она прежде всего женщина, что жаждет принадлежать ему... Он страстно вслушивался в тишину, слышал биение собственного сердца, и в эту минуту ему хотелось отторгнуть от белоснежной наготы огромную черную тень-этого неумолимого Вулкана, чье шумное дыхание он, казалось, слышал... И вдруг в чердачное окно словно влетела стайка птиц: послышалось звонкое пение башенных часов на церковной колокольне... Сколько же пробило? Теодор не сразу начал считать. Одиннадцать или двенадцать? Ну, пора спать. Если, конечно, удастся. Теодор поворачивается на спину. Вытягивается. Он считает себя способным сделать очень многое. Но вот уснуть, оказывается, не может.
А если встать, подойти к окну, выкурить трубку, посмотреть, что там за этими стенами? Может быть, он увидит пейзаж, озаренный лунным светом... или еще что-нибудь?
Нет, на этот раз не ошибка... Слышен шорох, недолгий, но совершенно четкий, нельзя от этого отмахнуться, нельзя сказать себе, что это только почудилось. Шорох повторяется. Откуда он идет? С лестничной площадки? Снизу? Теодор поворачиваетсяиз-под двери по полу протянулась полоса света. Кто- то стоит за дверью затаив дыхание; скрипнула половица-несомненно, под чьими-то ногами. Теодор ищет и не может в темноте найти саблю... Ах нет, вот она... Инстинктивно он отвел от нее руку и притворился спящим: он увидел, как дверь медленно, медленно отворяется... полоса света поднимается от пола вверх, вдоль расширяющейся щели, обрисовывается человеческая фигура, рука, держащая подсвечник с зажженной свечой. Теодор смотрит из-под полуопущенных ресниц, видит Бернара, совсем одетого.
Лицо освещено снизу, и поэтому черты его кажутся другими, губы толстые, волосы взлохмачены... Трудно уловить в таком ракурсе выражение лица, зато прекрасно видно, что в правой руке у Бернара седельный пистолет. Теодор замер, весь подобрался и.
приготовившись кинуться на него, рисует себе. как все нрон-юидет: положение невыгодное, все, 'то можно сделать-схвгпнть ночного гостя 'sa ноги, а дальше 'то'1 При свете дрожащею огонька на губах Бернара как будто играет у-чыбк:1. п чернее ложатся тени под глазами. А дверь так же медленно ползет в обратную сторону, теперь силуэт человека расплывается, суживается, изгибается, тьма густеет, дверь затворяется, свет движется к полу, тускнеет, гаснет. Шаги удаляются. Шорохи затихаютвероятно, Бернар спускается по лестнице: ступенька-остановка, ступенька-остановка. Свечу, должно быть, задул. Деревянные ступеньки чуть поскрипывают под тяжестью шагов, которые скорее угадываешь, чем слышишь. Спускаются все ниже...
Теодор в темноте нащупал саблю и, ощутив холодную сталь клинка, погладил его.
Внизу как будто шепчутся, право, шепчутся-как же иначе объяснить этот тихий шелест, резко отличный от скрипа, от потрескивания, от шороха? Да, вот сейчас ответили чуть-чуть погромче, чем спросили, - если только тут отвечали и спрашивали. Что же это происходит? Куда пошел Бернар с пистолетом в руке? Самооборона это или намерение убить кого-то? А кто же с ним так тихо разговаривал? Служанка или старик?.. Слух улавливал теперь неуловимое. Честное слово, они спускаются! Хотят убить того юношу с перебитым носом? На ум, сменяя друг друга, приходили возможные версии этой драмы, как комбинации карт в игре. А что, если это их общий заговор против мужа? Убьют Вулкана во сне... Нет. Честное слово, выходят из дому: слышно, как заскрипела входная дверь. Теодор поднялся и с саблей в руке подошел к оконцу, прорезанному в скате крыши, встал на цыпочки, вытянулся. Видно небо, невыразимо спокойное, освещенное луною небо с черными и серебряными облаками. Выступ крыши мешает видеть улицу; слышны удаляющиеся шаги; лунный свет широкими белыми и голубыми полосами рассекает незнакомый пейзаж, соседние поля, холмы. Вдруг Теодор, ничего еще не видя, не слыша, почувствовал, что кто-то стоит за его спиной, кто-то опасный, и мушкетер обернулся, подняв саблю. 'Тшш!' - послышалось в темноте, и кто-то схватил его за руку.
Теодор недолго боролся: он узнал Фирмена, который стоял к нему вплотную и что-то бормотал на своем тарабарском наречии.
Мушкетер оттолкнул его.
- Чего тебе от меня надо, уродина?
Черномазый малый, прижав палец к губам, потянул его за рукав, и они вышли на лестничную площадку, где горела свеча, из комнаты ее не было видно. Объясниться оказалось нелегко!
Во-первых, говорить приходилось шепотом, 'так как Фирмен поминутно махал рукой: 'Тише! Тише!' А тут еще его гнусавый и шипящий выговор. Теодор не понимал ни слова. Ясно было только, что пикардиец боится, как бы не проснулся Монкор, не желая посвящать его в ев' и тайны, а Теодора он просит одеться, взять ружье и следовать за ним. Фирменом...
- Что? Взять мушкетон? Очень мило! Как это я пойду с мушкетоном за плечами? Хвати-s и сабли. Да наконец, в чем дело.
Подручный опять замахал рукой: 'Тише! Тише!' Жерико с трудом разобрал в его бормотапье слово 'каруль'...
- 'Каруль'? Ну и что же? Зачем тебе понадобился король?
А? При чем тут 'каруль'? Говори.
Оказывается. Фирмен хочет что-то показать мушкетеру. 'Ихний Бернар... ихний Бернар...' И когда Фирмен произнес это имя, нельзя было не уловить в его словах, хотя он говорил чуть слышно, глубочайшую ненависть... 'Ихний Бернар да еще приезжий из Парижа...' Ах так, значит, это они вышли из дома и подручный хочет повести Теодора по их следам? Да-да... Пусть господин офицер посмотрит, какими делами они занимаются...
Идти в такой час? И все это ради короля?
- Ты, милый мой, смеешься, что ли, надо мною? Наплевать тебе на короля, зачем ты все это сочиняешь?
Теодор схватил Фирмена за руку, тот принялся заверять его в своей честности и зашипел: 'Тише! Тише!' - и, морща свой безобразный нос, гнусаво забормотал какие-то слова.
- Ты думаешь, я не разгадал твоей игры? - шепнул ему на ухо Теодор. - Я же видел за столом, как ты смотрел на нее. на свою хозяйку! Ревнуешь, да? Так нечего тебе короля сюда приплетать...
Он взял стоявший на полу подсвечник и, высоко подняв ею, взглянул обманщику прямо в лицо. Даже при неверном свете оплывшего огарка ясно видно было, что малый жестоко страдает, что его гложет ревность, но он боится мушкетера и боится разбудить хозяина и хозяйку, спящих внизу. Поняв, что его мнимые заботы об интересах короля-плохой довод, он прекратил бесполезные заверения: так не заставишь мушкетера выйти на улицу и последовать за ним; он сдался и откровенно признал: да, он ненавидит 'ихнего Бернара', хочет его выдать и поэтому умоляет господина офицера пойти с ним...
- Да зачем же я стану шпионить за этим юношей? Это, брат, не мое ремесло! Не пойду!
И какое же отчаяние, какая исступленная ярость исказили лицо Фирмена! Он схватил своего собеседника за рукав, и-удивительное дело-Теодора вдруг покорило и даже увлекло безобразие этого лица. Он подумал: 'Что это я говорил-Отелло? Нет, это Яго. Настоящий Яго. Вот он кто!'
Затем, осторожно ступая по ступенькам лестницы, привычной только для обитателей дома, он спустился сначала до площадки второго этажа, где 'Яго', заслоняя рукой горящую свечу, повернул в коридор, а потом повел его в нижний этаж; надо было нащупывать ногой ступени-Теодор недавно видел их при отсветах огня, пылавшего в очаге, - а потом осторожно пробираться через низкую комнату, хоть и озаренную вспышками догорающих углей, но полную ловушек, которые могли выдать чужака неожиданным грохотом.
- Ты же не догонишь их, они уже далеко, - шепнул мушкетер Фирмену.
- Не улизнут... Я знаю. куда они пошли!
Теодор вдохнул свежий воздух. Было почти тепло, все невидимо и таинственно. На вершине холма залегла тьма, а внизу простиралась лунная долина. Земля размокла, у ворот домишек, крытых соломой или черепицей, под ногами хлюпала навозная жижа. Жерико шел вслед за своим юрким проводником, видевшим в темноте, как кошка. Вдруг Фирмен тронул его за плечо, Теодор понял без слов: послышались шаги, приближались люди. Наши путники укрылись за выступом какого-то дома в густой тени, падавшей от стены. По узкой улице проходил патруль: впереди шествовал мушкетер с факелом в руке. Чего ради Теодору было
