— По-моему, — вмешался Хранитель Северо-Западной, — тут особенно нечего решать.
К нему обратились удивленные взоры. Господин Лумвэй объяснил:
— Одним из обязательных условий предложенного нам здесь плана является неизвестность, тайна. Те, кому будет суждено остаться, не должны знать… разумеется, до поры до времени. И это условие сразу же указывает нам на то, что остаться в башне должны солдаты, размещенные в верхних ярусах. Потому что именно в этом случае передвижение остальных людей останется незамеченным.
— Я думаю, господа, что это правильный подход, — поддержал Талигхилл. — Разумеется, высказанные господином Лумвэем доводы будут основополагающими при решении, кого оставить, а кого — нет. Но — не единственными. — Он задумался, потом кивнул, соглашаясь со своими мыслями: — Ну что же, давайте говорить конкретнее. У нас ведь очень мало времени…
/смещение — я пытаюсь вырваться из этих тенет, я напрягаю сознание; и в этот момент мне кажется, что я чего-то добился, что я почти на свободе, но нет…/
Колокола не звонили уже давно, и поэтому сегодняшний разговор стал причиной пересудов во всей Северо-Восточной.
— Что там такое? — спросил Гайхилл.
Тогин растерянно посмотрел на мальчика, не зная, что ответить. Сын Хиффлоса лежал в комнатке господина Дулгина, на узком топчанчике, заботливо укрытый одеялами. Вот уже несколько дней мальчику нездоровилось.
Зря я согласился на то, чтобы поселиться здесь. Наверное, от больных пацан и подхватил какую- нибудь заразу. Да еще эти порции — один смех, а не порции.
Шрамник покачал головой:
— Не знаю. Звонят.
— Сходи узнай, — попросил Гайхилл.
— Хорошо, только ты лежи, не вставай. Договорились?
Мальчик закрыл глаза, чтобы подтвердить: да, понял. Ему было трудно двигаться, он очень ослаб за последние дни; время от времени у Гайхилла подскакивала температура, он бредил и стонал, метался, откидывая в сторону одеяла, и звал отца. Несомненно, гибель Хранителя Юго-Восточной сказалась на здоровье мальчика.
Вольный Клинок бросил на Гайхилла прощальный взгляд и вышел из комнатки. Он оказался в лазарете, до предела заполненном больными людьми. Поморщился от тяжелого удушливого запаха потных тел, лекарств и испражнений, пошел дальше. Наверное, нужно уже было привыкнуть ко всему этому, но привыкнуть не удавалось; Тогин как можно быстрее пошел к двери, где его встретил господин Дулгин.
— А, это вы, — протянул он рассеянно. — Ну как мальчик? Без изменений?
— Все по-прежнему. — Тогину хотелось покинуть лазарет, но лекарь загораживал собою выход. — Да вы и сами, наверное, знаете лучше меня. Кстати, что там за трезвон поднялся?
Лекарь вздрогнул.
— Н-не знаю, — неуверенно ответил он. — Не знаю.
Странно. Такой человек, как вы, господин Дулгин, должен бы за время службы в башне научиться распознавать подобные сигналы. Ну, да Боги вам судьи.
— Позвольте. — Он осторожно отодвинул лекаря в сторонку. — Мне нужно пройти.
— Да-да, разумеется. — Тот отступил и проводил Тогина странным взглядом.
Шрамник обошел всю башню, но так ничего и не выведал. Он не стал подниматься на колокольню, справедливо решив, что если остальные либо не знают, либо не желают говорить об этом, то уж звонари промолчат и подавно. Что толку протирать подошвы? К тому же у него было дело поважнее. Он давно собирался сходить к Шэддалю и поговорить о мальчике. Ему нельзя так питаться. В конце концов, именно старэгх возложил на Тогина обязанность присматривать за сыном Хранителя. Так пускай помогает. А то ведь и впрямь Шрамнику остается только смотреть, как пацан медленно умирает.
Но когда «счастливчик» оказался у кабинета Шэддаля, выяснилось, что он выбрал не лучшее время для визита. У старэгха как раз началось собрание, о чем Тогину сообщил взволнованный молодой солдатик, поставленный, видно, специально, чтобы «посторонних не пущать». Он сочувственно взглянул на Шрамника — Боги, неужели я так отвратительно выгляжу? Ну, недоедал, делился порциями с пацаном, а все же… взглянул и посоветовал зайти позже. «А ждать не имеет смысла, они там надолго».
Надолго так надолго. Видимо, сообщение и впрямь такое серьезное. Интересно только, хорошее оно для нас или плохое?
Тогин выбрался во внешний узкий коридор, соединявший бойницы и балконы (бывшие, а нынче в большинстве обрушившиеся из-за обстрела хуминов). Осторожно, чтобы не задело шальной стрелой, выглянул наружу.
Все как обычно. Лениво постреливают лучники с арбалетчиками, да время от времени пружинисто взлетает в воздух ложка катапульты. Рявкают баллисты, отправляя в полет бревна и камни. Кто-то падает у нас, кто-то падает у них. «Медленная» война. Вон один поскользнулся в масляной луже, неловко взмахнул руками и упал. Ругаясь, поднялся, отряхнулся. Пошел дальше по своим делам.
Масло в башне закончилось как-то слишком быстро. И смола — тоже. Да и разогревать их до кипения, как выяснилось, не на чем. Смолу ввезли, а дрова не успели. Что-то там не получилось с дровами.
Тогин постоял, посмотрел на эту тягучую, как густеющая кровь, войну. Думать ни о чем не хотелось. Он просто отстегнул упряжь и пустил свои мысли вперед — такое иногда помогает расслабиться. В особенности когда под твоим чутким руководством эти самые мысли завозят в такие дебри, что выть хочется. Волком. Но, как правило, в этих дебрях имеются свои волки. Которые не только воют, но и кусают.
Да, с мальчишкой получилось глупо. Надо бы что-нибудь придумать. Например, услать его вместе с ранеными из башни. Это нам, солдатам, нельзя выходить из башен, но раненым-то зачем здесь страдать? И детям?
Потом мысли с детей как-то сами собой переметнулись на Тэссу: как она там? Жива ли?
Да чего беспокоиться, убеждал себя Шрамник. Она ж не просто рядовая, она же предводительница. Что с ней станется?
Но он-то знал, что именно предводителей и предводительниц стараются «убрать» прежде всего. Тогин вздрогнул и взял поводья в свои руки. Об этом лучше не думать. Иначе сбудется.
Он оставил свой наблюдательный пост и пошел к кабинету Шэддаля. Возможно, собрание уже закончилось?
Шрамник и впрямь подгадал. Офицеры как раз выходили от старэгха, но на сей раз не перешептываясь, что уже само по себе было странным. Они торопились куда-то, и, судя по всему, очень торопились. И при этом старались делать вид, что совершенно не спешат.
Выбрал время, — мрачно подумал Тогин. Но отступаться не хотелось, да и не имел он — если задуматься — такого права: с каждым днем мальчику становилось все хуже. Решился — так уж иди до конца.
И «счастливчик» вошел.
Шэддаль походил на выкуренного из дупла древесного медведя: с виду невелик, а в ярости страшен.
— Да, десятник, да, — сказал он, выслушав все аргументы Тогина. — Ты абсолютно прав. Вот сегодня и отправишься вместе с мальчиком.
— Куда? — не понял Брат.
— Куда хотел. Наружу. Только уж изволь об этом никому не говорить, хорошо?
— Когда? — только и спросил Шрамник.
— Вечером. Даже ночью. После полуночи. Но чтоб к этому времени мальчик был на ногах. Возиться с ним никто не будет.
Это совсем не походило на прежнего Шэддаля, с которым Тогин разговаривал в прошлый раз. Поэтому он скупо кивнул и пообещал, что справится. Если будет нужно, понесет мальчика на руках.
Конечно, слух все равно прошел. Но говорили о тайно запланированном и потому не разглашаемом даже среди своих плане, согласно которому часть гарнизона в одну из ночей должна будет покинуть башню, выйти и ударить по хуминам. Тогин на подобные рассказы скептически пожимал плечами и удалялся. Он
