объяснял. — Он в муке возвел глаза к небесам… к полотнищу шатра над головой.
Горец был непреклонен:
— Покой. Все твои вещи в целости и сохранности, кони — тоже. Так что не волнуйся. На-ка, выпей.
Ему влили в горло горячую жидкость. Обхад попытался сделать вид, что пьет, а на самом деле придержал варево, чтобы потом выплюнуть: скорее всего, давали снотворное. Но ятру оказался наблюдательным. Он заставил-таки тысячника проглотить все до капли и лишь потом ушел.
К удивлению Обхада, спать ему не хотелось. То есть… хотелось, но не сильно. Можно было терпеть. Главное — не лежать без движений.
Но и переть напролом не имело смысла. Тысячник выждал. Нужно было убедиться, что горец ушел.
Наконец Обхад уверился в этом и опять пополз к выходу. На сей раз ятру не являлся.
Оказавшись рядом с опущенным клапаном шатра, тысячник замер и, затаив дыхание, вслушался в окружающие звуки. Поселок накрыла тишина, неестественно мягкая и безжизненная. Казалось, кроме Обхада и лечившего его горца, никого больше нет. Вообще. Даже и горца нет — пропал.
Сонно фыркнул в ночи конь. Ну что же, именно это и требуется: скакун. Потому что на своих двоих (вернее, четырех) тысячник далеко не уползет.
Все остальное — почему в поселке тихо, почему так долго ему позволили пролежать без чувств, кто такой Джулах и куда он подевался вместе с Обделенным, — все это можно будет узнать после того, как долг окажется выполненным. А можно будет и не узнавать…
Обхад подполз к стреноженному животному, понимая, в каком опасном положении находится. В прямом смысле слова. Затоптать его сейчас, испугайся животное, будет проще простого. Тысячник вознес краткую молитву Ув-Дайгрэйсу, а также всем остальным Богам, которых помнил. Конь фыркнул. Обхад осторожно поднялся, напрягая непослушное тело, втянул себя на спину неоседланного животного и пустил того вперед.
Он же стреноженный!
Удар о землю, рядом с головой опускается копыто — еще бы чуть-чуть, и все. Дурак.
Сзади неслышно подошел горец. Отвел в сторонку коня, затем вернулся к тысячнику и поволок его обратно в шатер Где-то на полпути Обхад заснул.
/смещение — тонешь, зеленоватая поверхность отдаляется и отдаляется, и солнечные зайчики тускнеют/
Воняло овцами. По-прежнему.
— Вечером, — сказал кому-то давешний горец-лекарь. — И сразу же пополз.
— Нужно было объяснить, — ответил Ха-Кынг.
— Тогда б он еще сильнее заволновался. Мог и не дожить.
— Что?.. — прохрипел пересохшим горлом Обхад. Слова выходили сморщенные и пустые, как шкурка полинявшего богомола. — Что происходит?
В поле зрения возникло лицо вождя ятру.
— Вы ошиблись. Анг-Силиб ведь не единственное место, пригодное для того, чтобы перейти через горы. Южане нашли другое. Это не такой удобный путь, но там было мало людей, способных встать на пути у хуминов. Нам сообщили, но слишком поздно. Мы ходили, чтобы помочь. Мы опоздали.
— И вернулись сюда, — обвиняющим тоном произнес тысячник.
— Что толку умирать без пользы? — безразлично сказал Ха-Кынг. — Все равно что броситься с Коронованного вниз: ни славы, ни чести.
— Куда делись этот ваш Обделенный с Джулахом?
— Сбежали, — все так же буднично сообщил ятру. — Мы нашли тебя слишком поздно. Но — хвала Богам — не настолько поздно, чтобы не вернуть к жизни.
Обхад привстал, облокотясь на правую руку:
— Мне нужно немедленно попасть на утес, слышишь?! Мне необходимо подать знак своим… Если еще не поздно.
Ха-Кынг задумался. Тысячник понимал, что сам он сейчас не способен действовать, что находится полностью во власти горцев, и поэтому не торопил ятру с ответом.
— Да, — сказал наконец вождь. — Мы поможем тебе.
— Нет, — возразил лекарь. — Нет. Иначе он умрет. Слишком тяжелая рана, слишком сильный удар. Может быть, задето что-нибудь из важных центров. Нельзя.
— Не умру, — отмахнулся Обхад. Ятру с неохотой согласился.
— Может, и не умрешь. А может — умрешь. Зачем рисковать?
— Скажи мне, что нужно сделать, — предложил Ха-Кынг. — Я сделаю.
— Я должен убедиться, — покачал головой Обхад. — Я обязан быть там… Хотя бы сейчас.
— Мы не позволим…
— Отпусти его, — неожиданно сказал лекарь. — Ты же видишь, он не отступится от своего.
— Но отец…
— Отпусти, — повторил старый ятру. — Но, разумеется, не одного.
/смещение — негаснущий закат, сотворенный из горящих факелов; темные силуэты башен/
— Дальше пойдешь сам, — сказал Джулах.
— Хорошо, — кивнул Гук Нивил. Он с облегчением вздохнул, глядя на горы, откуда им таки удалось сбежать Напряжение, владевшее Нивилом с тех пор, как он «стал» Обделенным, потихоньку спадало.
— Скажешь Собеседнику все, что я велел передать. И напомни: сегодня начнется. Они должны успеть. Если я рассчитал все правильно, знак уже подан. Нет — будет подан очень скоро. Поспеши. Этой или следующей ночью…
Он оборвал себя и стал спускаться дальше, не снизойдя до того, чтобы попрощаться. Но Гук Нивил не смел даже думать об обиде. Он проводил Джулаха задумчивым взглядом, а потом поспешил к лагерю хуминов.
Брэд Охтанг будет несказанно рад.
ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ
Мугид объявил о том, что на сегодня все. Привычные к повествовательному произволу, когда действие прерывалось — на самом интересном, разбившись на группки и обсуждая, «что же будет дальше», мы отправились ублажать позывы плоти. Господа внимающие настолько увлеклись своими версиями, что, вероятно, не заметили бы и лягушку в собственной тарелке А уж тем более — Нулкэра, стягивающего со стола фрукты и сующего их в карманы. Чем я и воспользовался.
Потом, не дожидаясь, пока все разойдутся, я встал и, бросив фразу об усталости и сонливости, ушел. Нужно было хоть немного поспать, хотя бы пару часов.
Но выспаться мне не удалось. Через некоторое время в дверь осторожно постучали.
— Нулкэр, с вами все в порядке? — Это «академик».
Я поднялся с постели, сонным голосом сообщил, что да, все в порядке, и вообще, чего это неймется господину Чрагэну на ночь глядя. Что? Перевод? Какой перевод? А-а, перевод… Да, еще не закончил. Спокойной ночи. Всех благ… Уф, достал!
Затем пришла Карна. Я натянуто улыбнулся, сказал, что чувствую себя хорошо, вот только… Она кивнула и пожелала мне хороших снов. Я смотрел, как она удаляется по коридору, и чувствовал себя самым глупым и несчастным человеком на свете. Но — закрыл дверь и уселся на кровать. Пришла пора уходить.
Вещи я специально не собирал, чтобы случайный слуга, забредший убрать в комнате, не проникся ненужными подозрениями. «Господин Мугид, господину Нулкэру, кажется, нездоровится. В психическом плане. Вот и вещи все сложены в сумку, словно паранойя у нашего постояльца. Боязнь преследования».
