- Мы за этим псом сколько дней идем, - со злостью вмешался Вадим и крикнул Игошину: - Ты бы нашим мужикам попался, гад, они бы тебя под орех разделали! За что ты Олега? А завхоза? За что?
Пришлось Николаеву успокаивать теперь Вадима, но он извлек урок из этого разговора: нужно было опасаться не только побега Игошина, но и самосуда над ним. Значит, в каждой группе охраны должен быть работник милиции. Сейчас он один, но скоро прибудут Колбин и Балуткин.
'А пока, - подумал Николаев, - смотри, Ваня, в оба и за тем, и за другими. Ночь впереди'.
Нужно было оформлять документы.
Разложив бумагу на ровном пне, торчавшем у костра, лейтенант составил протокол задержания и приступил к обыску Игошина.
Тот не сопротивлялся, равнодушно разрешая снимать с себя вещи, которые узнавал кипевший от ярости Вадим.
На руке Игошина были часы убитого главного геолога Олега Нефедова их хорошо знал Вадим, в кармане нашли нефедовский складной нож. Ружье двустволка с вертикальными стволами принадлежала завхозу Горбуну.
- Рюкзак у него должен быть, - подсказал Сорока. - Где твой сидор, парень? - обратился он к Игошину. Тот молча кивнул в сторону тропы.
'Хороший признак, - обрадовался Николаев, - значит, будет давать показания'.
Старший лейтенант попросил Сороку поискать рюкзак Игошина, и охотник вскоре принес его к костру.
- Спрятал у опушки, недалеко от тропы, - пояснил он.
Тут Андрей впервые поднял лицо, грязно выругался:
- Иуда ты, дед, - хрипло сказал он. - Поверил я тебе зря. Я за вами вдоль тропы километров десять шел, надо было перестрелять всех, как уток, - пожалел. Знал бы, зачем идете, - всех порешил бы.
- Вот как? - Дед Сорока направился было к Игошину, но старший лейтенант предостерегающе поднял руку, и он остановился. - Ты род людской опозорил, тайгу опоганил. Зверем бы назвал я тебя, да боюсь зверя обидеть. Э, да что говорить! - Сорока устало махнул рукой.
В рюкзаке Игошина тоже обнаружили вещи убитых.
Николаев все тщательно записал.
Между тем наступали сумерки.
Возвратились из маршрута геологи - два здоровенных парня.
Долго кипели страсти, когда узнали они о происшедшем - убийстве, розыске, задержании Андрея Игошина.
Опять Николаеву пришлось напомнить людям, что нельзя допускать самоуправства.
Игошину устроили постель, но он отказался прилечь, сидел, прислонившись к дереву, запрокинув голову, смотрел в небо.
На землю опускалась ночь. От озера пополз клочковатый туман. В костре потрескивали ветки. Измученного и потрясенного событиями Вадима отправили спать. Сорока отказался:
- Не усну я, Иван Александрович, да мне по-стариковски много ли сна надо? Посижу с тобой.
Вместе с ними дежурил один из геологов.
Напряжение понемногу спадало. Николаев думал теперь о том, как организовать конвоирование. И еще очень хотелось ему допросить Игошина, но он чувствовал, что нужно подождать, пока схлынет злость Андрея, погаснет надежда вырваться, уйти в тайгу и захочется облегчить душу признанием.
- Иван Александрович, - тихо сказал Сорока, - как бы Балуткин в шалаше нас не стал дожидаться, время потеряем.
- Я думал уже об этом. Придется сходить к шалашу. Там нужно и обыск сделать, может быть, вещи еще найдем. Я оставить его, - Николаев кивнул на Андрея, - не могу. Вадим заплутается, геологов наши ребята не знают, остается вас просить.
- Господи, зачем меня просить, - обиделся Сорока, - зачем просить, когда я сам хотел предложить. Я до свету уйду налегке, а ты Колбину напиши, что нужно сделать. Дождусь их, сделаем, что положено, и вернемся.
- Что бы я делал без вас, Семеныч? - благодарно ответил Николаев.
- Брось, парень, общее дело делаем.
- Конечно, общее. Я очень рад, что познакомился с вами.
Николаева клонило ко сну, сказывались усталость и напряжение, и мудрый Сорока, оставив попытки уговорить его поспать, развлекал старшего лейтенанта разговорами, рассказами о таежной жизни.
Сменили друг друга геологи. Выполз из палатки заспанный Вадим, глаз у него заплыл окончательно.
- Это он меня сапогом стукнул, - пожаловался он, прикладывая к щеке намоченный в озере платок.
- До свадьбы заживет, парень, не горюй, зато как лихо ты его оседлал, - утешил и похвалил его Сорока.
Ночь проходила. Начинало светлеть за Саянами небо. Засобирался в путь Сорока.
- Вы, Семеныч, Колбину передайте, чтобы тщательно осмотрели шалаш и вокруг тоже, пусть протокол составят. Пока они там будут работать, вы отдохните, это просто приказ, - как можно строже сказал Николаев. - Когда вас ждать?
- Ладно, приказ, - усмехнулся Сорока, - ты за меня не волнуйся, я свои силы знаю. А ждать нас... - Он задумался. - Когда они подойдут? Спешить будем, но только раньше полудня не поспеем.
Ушел Сорока.
Геологи рядышком сидели у костра, молчали.
Николаев подсел поближе к Игошину, который, запрокинув голову, тоскливо глядел в розовеющее небо. Всю ночь он тоже не спал, неподвижно и молча сидел, то уставившись в небо, то прикрывая глаза набухшими от слез веками.
- Пить дайте, - вдруг сказал он.
Геолог принес ему кружку остывшего чаю, Игошин жадно выпил.
- Воды дайте, - попросил он еще. Дали воды.
Напившись, Игошин тихо спросил:
- Как вы про меня узнали?
- Уж узнали, - ответил спокойно Николаев, - все про тебя узнали. И как из отпуска не вернулся, и как в тайгу ушел, как с геологами встретился.
- Не хотел я... геологов, - Игошин отрицательно закачал головой, - не хотел я их убивать, так получилось, я сейчас расскажу...
- Давай-ка по порядку все, - посоветовал Николаев.
И Игошин начал свой рассказ.
- В море я с охотой пошел. Надоело дома. Мать, сестры сперва приставали - учись, учись. Потом стали приставать - иди в колхоз работать или в леспромхоз. Ну, я жить хочу, как хочу, а они - нет, зудят меня. Один раз Балуткин - это участковый наш, прискакал: 'Нехорошо, - говорит, Андрей, надо трудовую книжку заводить, чего ты, как босяк, живешь?' Надоели мне. Списался с дядькой, думаю, избавлюсь от зануд, буду самостоятельный...
Андрей помолчал, потом продолжил:
- Я и учиться не хотел, не по мне это было. Подрос - в тайгу пошел, там мне только хорошо и было. Сам себе хозяин и вокруг всему хозяин. Вот меня и прозвали 'Андрей - Медвежье сердце'.
- Почему прозвали?
- А потому, что характер у меня такой. Я в тайге хочу - казню, хочу милую... Ну вот, дали мне отпуск, приехал домой, сходил в тайгу - ну, не хочу больше никуда. Думаю, не поеду обратно. Сестре сказал, а та в слезы. Виталий заругался. Плюнул я на них, наврал, что обратно еду, а сам - в тайгу. Боеприпасов взял потихоньку у Виталия - это зять мой, Татьянин муж. А ружье оставил, чтобы не подумали, что я в тайге. Возле Васильевской я раньше косарей видел, у них ружья были в шалаше... там на лагерь геологов наткнулся, - продолжал Игошин, - а в лагере один завхоз. Степан его звали. Ночевать меня оставил, накормил. Я смотрю - ружье у него отличное, такое для тайги - клад. Стал думать, как ружье это взять. А тут вижу под брезентом ящиков полно, укрыты. Ну, я решил, что продукты там - тушенка, молоко, мука. Геологов, я знаю, хорошо снабжают. Вот бы, думаю, мне эти продукты да ружье, так бы год из тайги не
