– Идемте, идемте, этой уж ничем не помочь – все с ведома тюремщиков. Что тут сделаешь? Разве что тумаков схлопочете. А вот ту бедняжку, что в углу, вы еще, может, и убережете.
Роженица лежала на нарах. Искаженное болью лицо ее взмокло от пота. Ален осторожно ощупал живот.
– Вы правы – родить ей будет непросто. Тазовое предлежание – вот как это называется.
Хотя Риджуэю уже не раз приходилось иметь дело с подобным осложнением, и роды проходили благополучно, он колебался. Перед глазами вновь возникла Энн и ее мертворожденное дитя. Их он тогда не спас. А здесь? Здесь под рукой не было ни горячей воды, ни чистых тряпок – вообще ничего. Критически оглядев свои замызганные руки, Ален пришел к выводу, что иного выхода нет. Кое-как ополоснув руки вином, предложенным женщиной, он склонился над роженицей.
В конце концов опыт и знание дела дали результат, и несколько часов спустя он вручил матери крохотное кричащее создание, которое та инстинктивно прижала к себе.
– А что будет с ребенком? – поинтересовалась женщина, которая привела его сюда.
– Если выживет, его отправят в работный дом[16] – там он и останется до повзросления. Но, как мне кажется, молоком его там вряд ли будут поить. А вот ее, поскольку она на самом деле родила в стенах тюрьмы, наверняка помилуют да сошлют в Америку, в колонии.
С чувством подавленности Ален покинул стены женского отделения и спустился на третий этаж. По пути к себе в камеру Риджуэю приходилось миновать кухню рядом с каморкой палача. Дверь была распахнута настежь, и Ален мельком заглянул внутрь. Там царило веселье. Картина, невольным свидетелем которой стал Риджуэй, потрясала до глубины души, и он замер на полушаге. Большую часть небольшой кухни занимал очаг, возле которого суетился помощник палача. Над огнем висел огромный котел, куда помощник засыпал не одну горсть соли и тмина, а затем стал бодро помешивать варево.
Но не это поразило Алена. Не в силах оторвать взора, он уставился на фрагменты человеческих тел. Это были бренные останки двух четвертованных вчера преступников, обвиненных в заговоре против короля. Больше всех надрывал глотку сам палач Джек Кетч, ему вторили и сотоварищи – закоренелые бандиты, перекатывавшие ногами отсеченные головы несчастных, явно соревнуясь, кто дальше. Один из них, схватив голову за волосы, швырнул к потолку, и когда она с леденящим душу глухим стуком шлепнулась на каменный пол, последовал новый взрыв хохота.
Переполненный отвращением Ален отвернулся. Его тошнило. Добравшись до отхожего места, он опорожнил желудок. Тело болело, кружилась голова, и он был вынужден сесть прямо на пол, чтобы не свалиться. Нет, если в ближайшее время его не вызволят отсюда, он непременно свихнется.
Когда приступ слабости миновал, он поднялся и, пошатываясь, побрел к себе в «господские покои». Там его поджидал Иеремия.
– Нет, я здесь кончусь! – в отчаянии пробормотал Ален. – Долго мне этого не вынести. Я знаю, что если…
– Вы не должны так говорить, – перебил его иезуит. – Поверьте, я делаю все, чтобы вытащить вас из этого ада!
Ален молча плюхнулся на кровать и закрыл лицо руками.
– Есть хоть какие-то результаты? – устало спросил он.
Иезуит явно не торопился с ответом.
– Я переговорил с мастером Лэкстоном, – наконец произнес он. – Он утверждает, что Элизабет, дескать, сама велела ему забежать к ним утром как можно раньше.
– И вы в это верите?
– Да нет, не верю, конечно.
Ален рассеянно провел руками по волосам, сальной гривой ниспадавшим на плечи.
– Знаете, я тут на досуге раздумывал об этом негодяе. И пришел к выводу, что он и только он мог изнасиловать Энн. Поэтому и поторопился отделаться от нее. И все здесь сходится. Он ведь считал ее своей собственностью, ему претила сама мысль о том, что мы с ней делим ложе. И на меня тогда набросился из чистой ревности. Помните, я говорил вам, что однажды застал его у себя в доме. Он явился туда, пока меня не было. Когда я спросил Элизабет, что ему понадобилось, она стала убеждать меня, что, дескать, он клянчил у них деньги. Но это было не так. Не деньги его интересовали тогда, а Энн. К ней он и приходил. Подумать только – надругаться над родной сестрой! И к тому же в стенах моего дома! Вот ведь свинья паршивая!
Иеремия кивнул.
– Думаю, вы рассуждаете верно. Возможно, Маргарет Лэкстон знала об этом и однажды пригрозила Мартину, что, мол, если он не оставит в покое Энн, она обо всем доложит отцу. А мастер Лэкстон хоть и грубиян, но человек строгих нравов. И не пощадил бы даже своего сына… кто знает, может, и вовсе выгнал бы его из дому. И еще: так как Маргарет Лэкстон не родная мать Мартина, а мачеха, я считаю вполне возможным, что именно он и убил ее, чтобы таким образом заставить замолчать.
– Да, но как это все доказать?
– Пока не знаю. Но не успокоюсь до тех пор, пока не вытащу вас отсюда.
Иеремия заметил, что Ален подозрительно часто прикладывает ладонь ко лбу и утомленно прикрывает глаза. Он с обеспокоенностью заметил, что лицо его друга горит.
– Голова болит? – осведомился он.
Ален в изнеможении кивнул:
– Просто раскалывается на части.
Дотронувшись до его лба, Иеремия невольно отдернул руку. На мгновение лицо его исказил ужас.
– Да у вас горячка… – сдавленно произнес он. – Вы подхватили тюремную горячку!
В ответ Ален лишь беспомощно улыбнулся.
– Я знаю. Знал еще тогда, когда вы спросили про вшей. Я и заразился от того самого бродяги – вы ведь не станете с этим спорить?
– Нет, не стану. Ничего, вы и ее одолеете!
Ален покачал головой:
– Где там, живым мне отсюда не выбраться.
Иеремия почувствовал, как страх железным обручем сдавил грудь. Схватив Алена за плечи, он посмотрел ему прямо в глаза:
– Я вас не оставлю. День и ночь буду за вами ухаживать, если потребуется, слышите? Умереть здесь я вам не дам! Обещайте, что и вы не сломитесь!
Слова иезуита растрогали Алена. Как он был благодарен ему за дружбу, невзирая на все их размолвки последних месяцев.
– Буду стараться, – пообещал он.
На следующий день Алену стало еще хуже. Он почти не спал, несмотря на усталость предыдущего дня. Боль во всем теле усилилась, став просто нестерпимой, а стоило ему попытаться встать на ноги, как все вокруг вихрем закружилось. Несчастного бил озноб, сменявшийся жаром. Ужасно хотелось пить, но аппетит отсутствовал – изнуренный рвотой желудок не принимал ничего.
Риджуэй апатично лежал на кровати. Приходилось беречь силы. Он отчетливо услышал шаги, замершие рядом, но не было сил даже открыть глаза. Когда чьи-то пальцы стали впиваться ему в горло, он и не пошевельнулся.
– Ну вот и до тебя очередь дошла, Риджуэй!
Голос Мартина вывел Алена из оцепенения. Раскрыв глаза, он увидел перед собой перекошенное ненавистью лицо заклятого врага. Но страха не было.
– Поздновато ты выбрался сюда, – негромко произнес он в ответ. – Тюремная горячка тебя опередила. Так что особенно не хватайся за меня, а не то сам подхватишь заразу.
Мартен Лэкстон отдернул руку будто от огня и с ужасом уставился на Алена.
– Скотина проклятая! – рявкнул он, – Жариться тебе в аду!
Заметив презрительную усмешку на растрескавшихся губах лекаря, Мартин в испуге бросился наутек. Выбегая, он столкнулся с Джорджем Греем, и тот, удивленно обернувшись, посмотрел ему вслед. С озабоченным видом квакер подошел к нарам, где лежал Ален.
– Как твои дела, друг? Все хорошо?
