Я вошел в крепость.
Сквозь голубые глаза орлиной маски их лагерь предстал купающимся в прозрачном каштановом свечении пламени костров. То тут, то там у костров лежали и сидели мужчины, в основном молча, как часто молчат люди в лунные часы ночи, когда все начинает меняться.
От здания, кроме наружных стен, осталось очень мало. В центре в пустоту взмывала лестница; когда-то здесь был огромным бальный зал. Вдоль западной стены протянулась линия сторожевой охраны их тощих лошадей, вздрагивающих и недремлющих. Игра их мускулов под кожей напоминала игру света на шелке, а шеи – тонкий изгиб лука. Воин во мне думал о том, что надо взять три-четыре таких лошади после сегодняшней ночи, но это было не желание, а какое-то отдаленное воспоминание.
В восточной части за лестницей было разбито около тридцати палаток.
Они не были похожи на палатки крарлов. Они были натянуты на каркасы, придававшие им куполообразную и шпилеобразную формы. Ткани отличались разнообразием, экзотичной расцветкой и ветхостью. Перед палатками висели знамена с бахромой из золотых слитков и драгоценных камней.
Было ощущение, будто я вошел в царство Смерти, где блистали доспехами скелеты, а в золотых чашах была полынь.
Позади меня запел мужчина, аккомпанируя себе на струнном инструменте. Голос у него был очень красивый, мелодично отдававшийся в тишине. Я не уловил слов, но это была песня о любви, совсем не похожая на музыку, которую знали воины.
Между сторожевой линией лошадей и палатками, прямо под лестницей, стояли две пушки на телегах, две неподвижные трубы из черного металла с зияющими отверстиями. От них пахло огнем, как будто это были драконы. Именно их запах, а не размер, предупреждал меня об опасности, таящейся в них; они не были большими. Может быть, почувствовав во мне чужака, они плюнут в меня огнем по собственной воле? Но это была детская фантазия, что-то из моих воспоминаний, оставшихся от жизни с племенами, не мои собственные чувства. Сидя у пушек, спали какие-то мужчины. Они не были похожи на остальных, темнокожие и, как и я, темноволосые; все остальные в лагере были очень светлыми. На этих людях не было украшений. Лица их были как деревянные калабашки, неотесанные, некрасивые и бессмысленные даже во сне. Это были рабы, вне всякого сомнения.
Другие рабы, краснокожие люди, лежали рядом. В северном конце была яма, старая камера или темница, в полу над ней было овальное отверстие, закрытое решеткой из позеленевшего металла. Огни костров время от времени отбрасывали в эту дыру слабый свет, и я смог различить массу тел и теней и слышал их стоны и жалобы. Они уже миновали стадию громких протестов и, может быть, стадию готовности к сопротивлению и борьбе тоже. Они пережили ночь и день насильного марша, одну или две ласки увешанного драгоценностями кнута, подобного тому, что я заметил на поясе часового, почти никакой еды и совсем никакой надежды.
До сих пор меня никто не остановил. Но вот из своего павильона вышел какой-то человечек. На нем, как и на мне, была маска орла, серебряная, с зеленым камнем между глазами. Он кивнул в сторону решетки.
– Дрянные отбросы недовольны своей судьбой, – сказал он. То, что смысл его слов ясен мне, поразило меня наконец, как будто это был мой язык с рождения.
– Да, – сказал я, – меня тошнит от их шума.
Я искал средство проникнуть в яму, миновав решетку. Последняя секция северной стены шла под уклон во что то вроде канавы, что, вероятно, и было входом в подземелье. Я пытался сложить какую-то историю на чуждом языке о визите к нашим пленникам и угощении их кнутом за там, когда серебряное лицо подошло ко мне и схватило за руку.
– Ты не Сларн, – сказал он.
В масках городских людей не было отверстий для рта, и голоса звучали как через фильтр, искаженно. Но я все же мог понять, что этот человек был немолодым и не нервным.
– Верно. Я не Сларн.
– Кто тогда?
Я слишком беззаботно доверился своему странному везению, оккультному демону-проводнику, вселившемуся в меня.
– Подойди, – сказал он. – Сними маску. Я узнаю тебя.
– Как пожелаете, – сказал я.
Я поставил на то, что у меня есть перед ним преимущество, какой бы трюк он ни собирался выкинуть, он не меня будет искать.
Сначала я расстегнул плащ, одновременно убедившись, что нож под рукой. При виде моих черных волос у него перехватило дыхание. А потом я стянул маску.
Я был готов ко всякому, но не к тому, что он сделал. Он отшатнулся, и его рука поднялась вверх, безоружная, в инстинктивном жесте почтительности. Он пробормотал два слога, которые я принял за заклинание. Однако через мгновение я понял, что, раз я знаю его язык и все же не могу расшифровать это слово, оно не клятва, а имя.
– Вазкор.
То, что я услышал это неизвестное мне имя, вселило в меня необъяснимый ужас.
Бездна разверзлась под моими ногами; я потерял самого себя.
Я планировал четкое и быстрое убийство, как внизу на дороге, но бросился на него в безумной панике и яростно всадил клинок, промахнувшись мимо жизненного органа, поэтому прежде чем упасть, он издал громкий крик в агонии и страхе. Все пошло настолько не так, что я даже не позаботился наклониться и убедиться, что он действительно отправился в мир иной. Я подождал только, не услышу ли ответного гвалта на его крик. Но ночь по-прежнему была мирной, и я побежал и прыгнул в канаву в северной части без дальнейшей предосторожности.
Как я и рассчитывал, в стене темницы была низкая дверь со стороны канавы. Она была из тяжелого железа, но закрыта только на задвижки снаружи. Я вырвал эти задвижки кинжалом и вошел.