Обе колесницы изрядно потеряли в скорости, но продолжали двигаться, громыхая.
Кнут Лидийца прошел над согнутыми шеями животных, не задев, подхлестнув лишь резким звуком. Под его сопровождение Регер запел хиддраксам любовные слова, молитву нахлынувшего упоения. Увидев толпу близ пылающего сада, упряжка напряглась и оживилась. Они восприняли приказ Регера как благословение — ведь он спал в их стойлах, кормил их с рук, учил их и заботился о них… «Вперед, душа моя!»
Зрители наверху закричали и захлопали, не обращая внимания на горящий сад.
Шансарец, совершивший какую-то ошибку, проклинал его.
Чувствуя по натяжению поводьев, что его снова накрывает волной безумной скорости, сильной и глубокой, как близость, Лидиец смеялся над противником, и хиддраксы, колесница, весь мир смеялись вместе с ним.
— Скажи им там, в Шансаре-за-Океаном, что Рорн разгневался на тебя! — крикнул он.
И снова они помчались прочь, словно их тянули за веревку из ревущего огня. Взяв точно на север, они рванулись в город, чтобы одолеть последние две мили под ливнем лепестков и криков и через ворота вернуться на стадион к овациям, триумфу, золоту и славе на час.
Землетрясение, которое впервые за восемьдесят лет сотрясло прибрежный Элисаар, осталось почти не замеченным в волнении скачек — так разыгрались страсти в Саардсинмее. Тряхнуло не очень сильно, и позже, когда рассказы со сторожевых башен и виноградников над морем достигли города, говорили, что колесница шансарца потеряла скорость из-за наводящих ужас боевых рогов элисаарского Рорна, звучащих из-под воды, так что даже пугающее явление природы превратилось в часть праздника.
Лидиец, победивший для Саардсинмеи, получил свой богатый приз — двадцать брусков золота. Они были не так уж и нужны ему — в Саардсинмее Клинки Дайгота получали все бесплатно в любом случае.
В огненном ливне стадиона его украсили цветами, словно юного бога, люди впряглись на место хиддраксов и протащили колесницу целый круг, а затем понесли победителя на плечах. Они действительно любили его. Аристократы Саардсинмеи, ставшие его содержателями и приятелями с тех пор, как он начал сражаться и выигрывать для них, столпились, приветствуя его, обвешивая своими драгоценностями и, если он не был против, своими телами.
Раб из Кандиса погиб, его тело с немалым трудом выловили из залива. Хитрый, но неразумный отт не пополнил число могильных плит, однако ему никогда больше не править колесницей — он ослеп и переломал кости. Закорианец расплатился за свои бесчестные выходки: горожане поймали его, побили камнями и, выколов на груди надпись «Убийца кандийца», отправили обратно в Вольный Закорис, привязав к зеебу вверх ногами. Шансарца, который пришел вторым, толпа освистала, и он поспешил скрыться с глаз. Наградой корлу, занявшему третье место, стали молодость, храбрость и обнадеживающие доброжелательные взгляды. Второй шалианец был четвертым и не получил ничего.
Этой ночью Лидиец отправился поужинать и выпить в дом знати на улице Мечей — особняк, который Регер считал почти своим домом. Первое вино и пряная пища за многие дни. А немного погодя — первая женщина за месяц. Существовал обычай: перед действом на стадионе зайти в одну из приятных тебе таверн и выпить символический глоток чего-нибудь хмельного, так что, если погибнешь, там смогут сказать: «Он выпил с нами последнюю сладкую чашу своей жизни».
Девушка, которая в эту ночь лежала в его объятиях, укрывая его прядями рубиново-красных, как Застис, шелковистых волос и изгибами шелкового тела, была принцессой древнего королевского рода.
— Погибни ты, я, наверное, хвасталась бы, что ты узнал свою последнюю сладость именно здесь, — сказала она ему. — А может быть, и нет. Ты веришь, что я могла дать обет безбрачия, если бы ты погиб, возлюбленный мой? Я так рада, что ты жив!
Вернувшись из храма, где он оставил дощечку с обещанием приношения Дайготу, Катемвал обнаружил, что тоже получил подарок. В его отсутствие посыльный, которого никто не видел, принес шкатулку из циббового дерева.
Когда раб открыл ларец, Катемвал обнаружил в нем двух странных забальзамированных птиц. Ястреб с застрявшим в груди осколком камня сжимал в когтях голубя. Под ними лежал лист тростниковой бумаги. Надпись на нем гласила:
«Победа недолговечна. На эту ночь город твой — передай ему это».
Глава 5
Элисаарская ночь
— И что это такое? — спросил Регер.
Он лежал на мраморном ложе в купальне стадиона, и раб растирал его тело подогретым маслом. Весь день он провел во дворе, упражняясь с мечом, копьем и ножом, или среди канатов и перекладин на акробатической площадке. А предыдущие две ночи и день — под крышей особняка и в постели с принцессой.
— Кто-то хочет предостеречь тебя или даже угрожает. Будь осторожнее.
— Осторожнее? Это ты говоришь победителю Огненных скачек? — насмешливо бросил Регер, откидываясь на спину и закрывая глаза.
Катемвал кивнул, понимая его иронию. Он рассматривал обнаженного юношу профессиональным взглядом работорговца и знатока состязаний. В этом взгляде не было ни малейшего желания, даже, наверное, ничего чувственного. Только преклонение перед животной силой жизни, только гордость за свою расу и за то, что он открыл столь великолепный образец, сочетающий эти аспекты.
Два уже заживающих следа огненных поцелуев факела колесницы украшали подбородок и горло Регера. Несколько шрамов на теле не уродовали его и не являлись знаком слабости. Но сознание его не хранило отметин. Регер сохранил свою чистоту и первозданную невинность. «Я сделал это для него, — подумал Катемвал и тут же одернул себя: — Не слишком-то гордись. Прежде это сделали для него боги».
Он вспомнил фигурки — детское увлечение Регера. Мальчик уже тренировался на стадионе — занятия начались сразу же. Тем не менее в свободные минуты ребенок лепил из глины фигурки: миниатюрных ящериц, оринксов, маленькие упряжки хиддраксов с крошечными людьми на крошечных замысловатых колесницах, которые он видел лишь однажды, да и то мельком. Когда Регеру исполнилось семь, его работы отличала точность и четкость, лежащая на грани красоты — и тут он резко все бросил. Он перестал украшать внешний мир и ушел в работу над собой.
Раб закончил массаж. Регер кивнул, и он удалился. В овальном бассейне за аркой плескался и плавал другой Клинок Дайгота.
Должен ли он сказать больше? Катемвал колебался. Но теперь шкатулка с мертвыми птицами и зловещий лист, исписанный изящным почерком, не имеют силы. Дайгот принял его подношение. Скачки выиграны, впереди другие состязания. И приближается Застис.
Катемвал увидел, что Регер уснул. Высокая дуга ребер и плоский живот с ровными квадратами мышц равномерно вздымались и опадали. Он дышал бесшумно и легко.
Он в безопасности на руках у Матери Элисаара. Что ж, пусть все идет своим чередом.
Огненная танцовщица была черна, как леопард Закориса — истинная закорианка, но более древней, а может, более молодой породы. Лицо ее было прелестным, а губы свежи, как цветы.
Она шла по мозаичному полу между длинными праздничными столами. На ее руках позвякивали браслеты из белой кости. Покрывало из полупрозрачного многоцветного газа окутывало девушку от шеи до ступней.
Свет приглушили, в комнате царила тишина.
Танцовщица вскинула руки, полупрезрительным щелчком пальцев подзывая слугу, вручившего ей пару зажженных факелов. Она не глядела ни на кого из собравшихся аристократов, их гостей и слуг. Ее глаза смотрели внутрь, на богов и искусство.
Факелы, тоже украшенные костяными держателями, мягко и уверенно легли в ее руки. Пальцы сомкнулись на рукоятках. Слуга отступил. Девушка вскинула голову. Ее волосы скрепляла небольшая башенка из золота, с вершины которой они спадали, как хвост вороного жеребца.
Из тени донеслись голоса флейт, арф и барабанов.
Танцовщица начала двигаться. Она текла и изгибалась, подобно воде, подстраиваясь к изгибам музыки. И вот зажатый в правой руке факел скользнул по ее телу.
Огонь охватил газ, пропитанный благовониями, распространяя дым, наполнивший комнату своим
