обрабатывать. В общем, Фавель с самого начала держал все в своих руках, правительственные генералы плясали под его дудку до тех пор, пока не появился Рокамбо. Вот, к примеру, как Фавель расправился с третьим полком на площади Черной Свободы. Он заранее заслал в город корректировщиков огня, снабдил их рациями, и они зажали этот полк в клещи, когда он еще только формировался.
— Я знаю, — сказал Уайетт сумрачно. — Я видел результат.
Лицо Костона расплылось в улыбке.
— Столь же эффективно Фавель расправился с опереточными военно-воздушными силами Серрюрье. Самолеты поднялись в воздух, провели по три боевые атаки, это верно, но затем обнаружилось, что в их баках нет горючего. Бросились открывать запасные емкости, заправили баки, и тут же выяснилось, что в горючем растворен сахар — его, как вы знаете, на Сан-Фернандесе навалом, так что все самолеты застыли на земле с заклиненными моторами.
— Что ж, ему надо поставить пятерку за прилежание, — заметил Уайетт.
— А какова роль Мэннинга и Фуллера во всем этом?
— Мне еще не все до конца ясно. Я думаю, что они связаны с поставками вооружения. У Фавеля четкое представление о том, что ему нужно, — винтовки, автоматы, подвижная артиллерия, в том числе горные пушки и минометы, ну и, конечно, боеприпасы. Все это, разумеется, стоит дорого, и мне пока не удалось выяснить, кто финансировал поставки. Полиция, кажется, подозревала, что Мэннинг и Фуллер связаны с Фавелем. Они избили Доусона до полусмерти, пытаясь добыть у него информацию.
— Я видел его руки, — сказал Костон. — И что он им сказал?
— А что он им мог сказать? Он просто уперся и все.
— Удивительно. У журналистов он имел репутацию мыльного пузыря. Мы знаем, к примеру, что авиакатастрофа на Аляске пару лет тому назад была срежиссирована для того, чтобы поднять тиражи его книг. Ее организовал Дон Вайсман, а исполнил один оставшийся без работы летчик.
— А кто это Дон Вайсман?
— Агент Доусона по прессе. Я всегда полагал, что нам приходится видеть Доусона в образе, который создает Вайсман.
— Я думаю, что теперь Вайсман может считаться бывшим агентом Доусона, — заметил Уайетт.
Костон поднял брови.
— А что, с Доусоном что-нибудь не в порядке?
— Нет, с Доусоном все в порядке. — Он отложил бритву. — Когда же я увижусь с Фавелем?
Костон пожал плечами.
— Когда он будет готов вас принять. У него сейчас забот по горло. Мне кажется, запас его военных хитростей подошел к концу. Его первоначальный план был хорош, но он уже выполнен, и дела могут обернуться не в пользу Фавеля. Перед ним маячит угроза прямого военного столкновения с Рокамбо, а он не в той форме, чтобы рассчитывать в нем на успех. У него всего пять тысяч человек, а у правительства — пятнадцать. Если он станет меряться силами с Рокамбо, ему конец. Уж лучше ему сразу отойти к себе в горы.
Уайетт застегнул рубашку.
— Ему надо принимать решение быстрее, — сказал он мрачно. — Мейбл не будет ждать.
Костон некоторое время молчал, затем с чувством спросил:
— Кроме ваших догадок, у вас все же есть какие-нибудь конкретные данные? Что вы можете предложить Фавелю?
Уайетт подошел к окну и посмотрел на горячее синее небо.
— Немного, — сказал он. — Если бы я был на базе, я бы посмотрел на свои приборы, их показания дали бы мне что-то, а так… — Он пожал плечами.
Костон выглядел разочарованным. Уайетт сказал:
— А знаете, сейчас погода — как раз для урагана. Эта тишина и жара неестественны. Что-то остановило отток воздуха с юго-востока, и я полагаю, это Мейбл. — Он кивнул в сторону моря. — Он там, за горизонтом. Я не могу ничем доказать, что он движется сюда, но это, безусловно, так.
— Там внизу есть барометр. Может, взглянуть на него? — с некоторой надеждой в голосе предложил Костон.
— Я взгляну, — сказал Уайетт. — Но думаю, это вряд ли что-нибудь даст.
Они спустились вниз, в суматоху армейского штаба, и Костон показал Уайетту барометр, висевший на стене в кабинете метрдотеля.
— Господи Боже мой! Барометр Торичелли! Это же музейная редкость. — Он прикоснулся к нему рукой. — Ему никак не меньше ста лет. — Вглядевшись в него внимательнее, он поправился. — Нет, чуть меньше. Вот: Адамеус Копенганс — Амстердам — 1872.
— Ну, а им можно пользоваться? — спросил Костон.
— Это, знаете ли, все равно, что предложить физику топор для расщепления атома. — Он постучал по стеклу рукой. — Эта штука сообщает нам о том, что происходит сейчас, а это не так важно. Важно знать, что произошло за последние двадцать четыре часа. Я бы сейчас дорого дал за анероид с барографом и с данными за последние три дня.
— Значит, этот бесполезен?
— Боюсь, что да. К тому же его показания, думаю, не точны. Не представляю себе, чтобы кто-нибудь здесь следил за ним, корректировал его, учитывая температуру, влажность.
Голос Костона звучал иронически.
— Беда с вами, учеными, состоит в том, что вы усовершенствовали ваши приборы до такой степени, что теперь не можете без них обойтись. Что же вы делали раньше без спутников и электронных устройств?
— Полагались на опыт и инстинкт, — спокойно парировал Уайетт, — что я сейчас и делаю. Если бы вы имели дело со столькими ураганами, со сколькими я, то у вас возникло бы шестое чувство, которое без всяких приборов подсказало бы вам, как поведет себя тот или иной ураган. Глас опыта, я бы сказал.
— Я-то вам верю, — протянул Костон задумчиво. — Но вопрос в том, сможем ли мы убедить Фавеля?
— Меня волнует и другое. Что предпримет Фавель если мы его убедим. Он между двух огней.
— Давайте посмотрим, закончилось ли совещание, — сказал Костон. — Как журналисту, мне интересно знать, что он делает. — Он провел рукой по лбу. — Да, вы правы, погода какая-то необычная.
Фавель еще не освободился, и они ждали в фойе, наблюдая, как между залом ресторана, где проходило совещание, и входом в отель постоянно курсировали вестовые. Наконец, из зала вышел Фуллер и позвал их.
— Вы следующие, — сказал он. — И постарайтесь побыстрее. — Он посмотрел на Уайетта своими чистыми голубыми глазами. — Лично я думаю, что это потеря времени. Здесь не бывает ураганов.
— Серрюрье говорил мне то же самое и почти теми же словами, — сказал Уайетт. — Он тоже не метеоролог, знаете ли.
Фуллер хмыкнул.
— Ладно, входите. Поговорим, и дело с концом.
Он проводил их в обеденный зал. Посередине его на столах, составленных вместе, были разложены карты, в дальнем углу стояла группа людей, тихо переговаривавшихся между собой. Сцена чем-то напомнила Уайетту совещание у Серрюрье, проходившее в богато орнаментированном зале дворца. Но были отличия: не было видно золотых галунов, не было атмосферы истерии.
Костон тронул Уайетта за локоть.
— Вон Мэннинг, — сказал он, указывая на высокого белого человека. — А рядом с ним Фавель.
Фавель оказался худым жилистым человеком ниже среднего роста. Кожа его была светлее, чем у обыкновенного жителя Сан-Фернандеса, а глаза были неожиданно пронзительно голубыми, нечто совершенно необычное для представителя негроидной расы. Он был одет в простую полевую форму цвета хаки, открытый ворот рубашки обнажал колонну сильной жилистой шеи. Когда он повернулся, чтобы, приветствовать Уайетта, сеть морщинок вокруг глаз пришла в движение, и на его лице появилась улыбка.
