предсказывать их поведение. А это необходимо. Ведь ураган — это гигантская тепловая машина, самая большая и мощная динамическая система на Земле. — Он кивнул на таблицы. — Мейбл, к примеру, имеет энергию большую, чем энергия тысячи водородных бомб.
— Ты так восторгаешься ураганами, словно влюблен в них, — заметила Джули.
— Чепуха! — воскликнул Уайетт. — Я их ненавижу. Как и все население Вест-Индии.
— А здесь, на Сан-Фернандесе, бывали ураганы? — спросил Костон.
— На моей памяти нет. В последний раз ураган налетел на Сан-Фернандес в 1910 году. Он разрушил Сен-Пьер до основания и убил шесть тысяч человек.
— Один ураган за шестьдесят лет, — протянул Костон. — А скажите, мне просто интересно это знать, какова вероятность того, что этот ваш приятель Мейбл завернет прямо сюда?
Уайетт улыбнулся.
— Это возможно, но маловероятно.
— Ага, — сказал Костон, глядя на таблицу. — Получается, что Серрюрье гораздо более опасен для острова, чем любой из ваших ураганов. Он в общей сложности погубил здесь больше, чем 20 000 человек. Если бы ураган помог избавиться от него, то лучше в он пришел сюда.
— Может быть, — сказал Уайетт. — Но это не моя область. Я с политикой дела не имею. — Он снова начал говорить об ураганах, но теперь интерес его слушателей не был таким горячим, они явно устали от обилия научной информации, и он предложил завершить их встречу и пойти на ланч.
Они расположились в офицерской столовой, куда Хансен, который согласился к ним присоединиться, пришел с опозданием.
— Извините, друзья, я был занят. — Он обратился к Уайетту.
— Кто-то, видимо, спятил. Пришел приказ — срочно подготовить к полету все вышедшие из строя самолеты. Мою машину они уже сделали. Утром я осмотрел ее, а днем — контрольный полет. — Он притворно закатил глаза. — А я-то мечтал о неделе отдыха.
Костон был явно заинтересован.
— Что-нибудь серьезное? — спросил он.
Хансен пожал плечами.
— Да, по-моему, нет. Брукс вообще не склонен к панике.
— Брукс?
— Капитан первого ранга Брукс — командующий базой.
Уайетт тихо спросил Джули:
— Что ты сегодня делаешь днем?
— Ничего особенного. А что?
— Я устал от кабинетной работы. Не прокатиться ли нам на Сен-Мишель? По-моему, ты любила бывать на этом пляже. Сегодня вполне подходящий день для купания.
— Прекрасная мысль, — согласилась она. — Хорошо.
— После ланча и поедем.
— Что там с Мейбл? — спросил Хансен.
— Ничего нового, — сказал Уайетт. — Пока он ведет себя вполне прилично. Только что прошел мимо Гренады, как мы и предсказывали. Скорость, впрочем, немного увеличилась. Шеллинг слегка обеспокоен этим.
— А своим предсказанием он не обеспокоен? Впрочем, он себя обезопасил, будь уверен.
Костон, вытирая салфеткой углы рта, сказал:
— Если позволите, я переменю тему. Кто-нибудь из вас слышал о человеке по имени Фавель?
— Джулио Фавель? — переспросил Хансен. — Да он же мертв.
— В прошлом году люди Серрюрье схватили его в горах. Там происходила стычка, и пленников не брали. Фавеля убили. Об этом сообщали в газетах. — Он недоуменно поднял брови. — А почему вы им интересуетесь?
— Да ходят слухи, что он жив, — сказал Костон. — Я об этом слушал только сегодня утром.
Хансен посмотрел на Уайетта, Уайетт на Хансена. Уайетт сказал:
— Не этим ли объясняется кошмар прошлой ночи? — И, обращаясь к Костону, пояснил: — Прошлой ночью в городе было много войск.
— Я тоже видел, — сказал Костон. — А кто этот Фавель?
— Не притворяйтесь, — сказал Уайетт. — Вы же репортер, вы знаете это так же, как я.
Костон улыбнулся и сказал без тени смущения:
— А я хочу знать взгляды других. Так сказать, объективное мнение. Как ученый, вы должны ценить это.
— Так кто же такой этот Фавель? — вмешалась Джули.
Костон сказал:
— Кость в горле Серрюрье. Серрюрье называет его бандитом, а Фавель предпочитает называть себя патриотом. Я думаю, что правда скорее на стороне Фавеля. До того, как сообщили о его смерти, он скрывался в горах и доставлял Серрюрье немало хлопот. После никаких сведений о нем не поступало — до сих пор.
— Не верю, что он жив, — сказал Хансен. — Мы бы, наверное, знали об этом.
— У него могло быть достаточно ума, чтобы, пользуясь слухами о своей смерти, залечь на дно и копить силы.
— А может, он болел, — сказал Уайетт.
— Может быть, — сказал Костон и обратился к Хансену, — ну и что вы думаете по этому поводу?
— Вся моя информация исходит из газет, — сказал Хансен: — к тому же мой французский не так уж хорош, — во всяком случае, это не тот французский, на котором изъясняются тут. — Он наклонился вперед. — Послушайте, мистер Костон. Мы ведь тут на базе подчиняемся военной дисциплине. Был приказ ни в коем случае не вмешиваться в местные дела, даже не интересоваться ими. Стоит нам сунуть свой нос во что-то, нас ждут крупные неприятности. Даже если мы сможем вырваться из лап головорезов Серрюрье, с нас сдерет шкуру командующий Брукс. Было тут несколько случаев, в основном с рядовыми. Их мгновенно выслали в Штаты, где их на год или два посадили за решетку. Я, кстати, собирался вам вчера об этом рассказать, но этот Доусон помешал.
— Понятно, — сказал Костон. — Что ж, прошу прощения. Я не представлял себе ваши трудности.
— Ничего, — ответил Хансен. — Вы ж не обязаны были знать. Но я должен еще добавить, что нас особенно предостерегают против разговоров с заезжими репортерами.
— Да, никто нас не любит, — сказал Костон со вздохом.
— Разумеется, — подтвердил Хансен. — Все обычно что-то скрывают, но наши причины особенные — мы стремимся не создавать здесь поводов для нарушения спокойствия. Вы же сами знаете лучше меня — там, где появляется репортер, жди беды.
— Я бы не сказал, дело обстоит как раз наоборот, где случается беда, появляется репортер. Беда приходит вначале. — Он резко переменил тему. — Кстати, о Доусоне. Он, оказывается, тоже остановился в «Империале». Когда мы сегодня утром выходили из отеля, мы видели его в ресторане. Он боролся с похмельем с помощью сырых яиц и бутылки виски.
Уайетт спросил:
— Вы ведь на самом деле не в отпуске, а, Костон?
Костон вздохнул.
— Мой шеф считает, что я в отпуске. Но я прибыл сюда в порядке небольшого личного расследования. До меня доходили разные слухи и отголоски слухов. К примеру, в эти края направлялось довольно много оружия. Оно шло не на Кубу и не в Южную Америку, это я выяснил, — значит, оно оседает где-то здесь. Я рассказал об этом моему шефу, но он не согласился с моими доводами, или, как он выразился, домыслами. Однако я привык доверять себе, поэтому я взял отгул и вот я здесь.
— Ну, и нашли вы то, что ищете?
— Знаете, очень боюсь, что нашел.
