осведомлен: в его родном государстве люди не сидят, здесь они либо
Бывало, он и сам чувствовал приближение крупных неприятностей. Однажды Грасс заподозрил его в параноидальном интеллектуализме. В месячном отчете Дмитрий декларировал десять часов чтения, а по сведениям участкового набиралось не менее двадцати пяти часов... Грасс, разумеется, не стал объяснять, откуда у него такие сведения. Грасс – как скала, и что ему за дело, сколько парусных скорлупок разобьется о его каменную грудь. Участковый просматривал какие-то бумаги и, не глядя на Сомова, равнодушно предложил: «Месяц-другой в стационаре пошли бы на пользу вашему здоровью. Вы ведь не против?» Дмитрий со стыдом припоминал впоследствии, как он пытался не выдать своего ужаса, а ужас хлестал его наотмашь, ужас находил волнами и не давал сосредоточиться... Что он ответил тогда? Кажется, едва-едва пролепетал: «Я... был бы искренне рад... любым профилактическим мерам... люблю свое дело... если можно... я бы совместил с обычным рабочим графиком... пожа-алуйста...» Точно-точно! Он жалобно потянул: «...пожа-алуйста...» Грасс резко повернулся к пациенту и моментально поймал его блуждающий взгляд; а у самого Грасса глаза были как два черных камня, как два ровных, чисто обкатанных голыша. «Что ж вы так тихо говорите со мной? Почему?» Дмитрий смутился и совсем замолчал. Психоаналитик рассматривал его изучающе, как энтомолог букашку, а потом смилостивился: «Пожалуй, ваше искреннее желание избавиться от недуга позволяет мне даровать вам шанс. Но... во-первых, я буду контролировать ваше выздоровление с особым вниманием, во-вторых, на протяжении полугода вы будете получать жалование на два разряда ниже положенного, и, в-третьих, мне не хочется даже обсуждать вопрос, куда вас может завести рецидив».
И был еще один казус, но о
Итак, по календарю у него был «десертный четверг». Он собирался сходить в детский ресторан «Санта Клаус» и съесть там добрый кусок эрзац-торта. То есть все выглядит великолепно, совершенно как сливочный торт, избавлено от всяческих дишних жиров и углеводов, притом на вкус вполне съедобно, только самую малость горчит и крем слегка отдает морковкой... но зато и стоит недорого. А потом запить свою трапезу, как обычно, шипучим винным напитком... О, это одно из тех редких удовольствий, которые никогда не обманывают ожиданий. И, кстати, потом он честно запишет час или полтора в графу «бары/рестораны».
Но день как-то с самого начала не задался. С утра он встал с зубной болью и запланировал было пару медицинских часов на вечер, но затем с необыкновенной ясностью осознал: такую брешь в бюджете, как поход к дантисту, в этом месяце ему затянуть нечем. В офисе Дмитрия ожидала новая неприятность. Директор вернул ему с целой обоймой замечаний полугодовой отчет по юго-западной ветке монорельса. Ближе к вечеру с ним как будто хотел побеседовать Маркиш, представитель консорции «Вершина», и Сомов едва сумел избежать неприятного разговора: когда тобой интересуется самая слабая консорция из четырех, действующих в офисе, это может понизить твой статус в глазах окружающих... Неужели он стоит так мало? Почему им интересуется лишь безнадежные слабаки? Одним словом, очень плохой день. После работы мечтал развеяться в «Санта Клаусе», но теперь судьба ему отказала даже в такой малости.
Двойник сидит перед ним, мрачный, сосредоточенный, как видно, чем-то раздраженный. То ли огорченный... «Да какое мне дело до его огорчений! – С неожиданной для самого себя злостью подумал Дмитрий. – О, разум всемогущий! Хоть бы этот тип сгинул, распался на составляющие».
–...Дима! Одну вещь я понять никак не могу. Никак не надоумит Господь. Когда мы разошлись, ты как думаешь?
– Странные в вашем мире брачные обычаи...
– Э-э... А-а... Ага! Охломон ты. Брачные обычаи! Да я имею в виду твой мир и мой мир. Вроде мы с тобой определили, что когда-то была развилка, а дальше прошло сколько-то лет и появились два очень похожих человека, которые на самом деле – один, но в разных местах и в разное время. То есть мы. Но где эта самая развилка? В смысле, когда из одной России в разные стороны разошлись две России?
– Или из одного мира – два?
– Ну да.
Сколько бы доказательств существования своего мира ни приводил двойник, Дмитрий допускал, что его все-таки водят за нос. Как-то очень тонко и с невероятно правдоподобными оттенками натуральности, но... за нос. Может был там космос и Сатурн... а может, один сплошной гипноз. И от такого допущения у Дмитрия буквально раскалывалась голова. «Близнец» оказался живыми воротами в совершенно другой мир; но, возможно, фальшивыми воротами. Он же мог оказаться понаторевшим в своем деле провокатором, и только дай слабинку, – бац! – окажешься в неприятном положении; следовательно, распускать язык не стоит. Но и сторониться разговоров с ним не было сил. Где, когда, кто еще покрутит перед его глазами странную калейдоскопическую игрушку чужой сказочной жизни... Больше всего путаницы «пришелец» внес в отношение Дмитрия к собственному миру. Ведь все было хорошо, почему же ему круглые сутки страшно? Беспричинный ужас ласкал его мозг, кажется, даже во сне... Параноидальный интеллектуализм. О! Параноидальный интеллектуализм... «Куда вас может завести рецидив...» Но он же знает – все в порядке. Все логично. Все так и должно быть устроено. Или не так? Дмитрий знал, почему не стоит ему заводить подобные разговоры, но никак не мог понять, отчего даже самые робкие попытки думать в этом направлении оканчиваются диким сумбуром в голове, несносной кашей из обрывочных мыслей. Он все никак не мог выстроить систему... Что оставалось? Поддерживать беседу, полностью отдав инициативу двойнику, и сторониться опасных тем.
– Что ж, Витя, давай подумаем.
– Когда у вас запретили верить в Бога?
– Я бы не стал все-таки выражаться столь радикально...
– Когда?!
– Восемьдесят второй год.
– Так. Явно, нам надо бы копнуть поглубже... Российская империя у вас ведь так и не была восстановлена? Никогда? Даже попыток не предпринималось? А, брат?
– Нет. Никаких попыток, насколько я знаю. И даже разговоров таких я никогда не слышал.
– А у нас восстановили в 2039-м. Значит, раньше. А, допустим, когда пропала она у вас? Или это в учебные программы не входит?
– Извини, но ты недооцениваешь наше образование... мое образование. Напрасно ты наносишь мне обиду...
– Да извини ты. Вспомнил год?
– Их два, этих года. Сначала была просто Российская империя, и ее переименовали в 1917 году. С тех пор ее называли Российская-Советская империя. А в 1991-м она распалась на независимые государства.
– Российская Советская?
– Или как-то так. Прости, я не помню точно. Возможно, Советская-Союзная. В 17-м произошла смена династии или нечто в этом роде.
– Переворот.
– Не исключено.
– Горбачев у вас был? А Ельченко?
– Горбачева, кажется, припоминаю... Такой... политический деятель... А вот Ельченко... Может, Ельчин? Был какой-то Ельчин.
– Вызови по чипу, у тебя над переносицей бугорок – чип?
– Да.
– Так вызови. У меня там тоже чип, только у моего микробаза по истории начинается с 2000 года...
– Вызвал. Какой-то немыслимый Ыльцын.
– Это не Ыльцын, это ленивая тупая свинья вводила информацию в базу. Ерунда получается... Ни ты толком не помнишь, ни я толком не знаю. Я же все-таки не историк. Я технарь, друг, я технарь...
Двойник помолчал разочарованно минуту или две, а потом возобновил свои попытки разобраться в деле:
– Хорошо. Предположим, до 1991-го мы – либо одно, либо очень похожи, почти не расходимся. После
