шведов под Полтавой и немцев под Сталинградом. Наши первые полетели в космос. Наши устроили самую большую империю, а потом самую мощную революцию. У наших была самая великая литература. Ну, если не считать Шекспира, но он не лучше, он – вровень. Наши больше всех пьют, на войне лучше всех обороняются и дерьмово наступают. Опять же, Дима, наши классно разбираются в технике. Наши умеют делать оружие как никто хорошо, а строят дома как никто плохо. Наши не любят, чтобы кто-нибудь снаружи совался со своими сопливыми советами. Наши всегда уважают родню, то есть держатся мелкими кучками, вроде кланов, мужик, а не по одному. Никто из наших не умеет делать так, чтоб деньги у него задержались надолго. Заработать – можем, а сохранить – все равно Бог не даст. Ну и конечно, брат, наши бабы – самые красивые. Как-то так. С допуском сто шагов туда и обратно...
– Понимаю. Другие, те, кто не наши, – хуже. Так выходит?
– Нет, брат. Другие не хуже. Другие – просто другие. Бог разбил клумбу, а на ней фиалки, ирисы, георгины и прочая дребедень. Ты родился ирисом, допустим. Георгин ничуть тебя не хуже, но он – георгин, а ты – ирис. И вам ни к чему быть одним целым.
– У тебя какая-то логика... инопланетянина. Но мне интересно.
– А ты послушай. Отсюда и у двадцать четвертого года ноги растут. Кем мы были тогда? Никем. Так, блин в общей стопке. А наверху грузик, один для всех, – Женевская федерация. И не выбраться из-под нее, уж прости, не вздохнуть, как следует. Никакой почти не было разницы: традиционалисты, прогрессисты... Что одни, что другие, а президент все равно не был хозяином в своей стране. Просто... Петров тянул до последнего, не давал нам забыть, кто мы такие, и чем ирисы отличаются от георгинов. Сделать ничего серьезного не мог, просто сопротивлялся окретиниванию... Ждал, я так думаю: вот, пошлет Бог чудо, и мы выберемся как-нибудь. Если будем твердо знать, что
Дмитрий почувствовал себя кроликом, заглянувшим в самые очи удаву. Разговор кружным путем вернулся туда же, и вот уже удавья пасть нескромно разинута у кроличьего носа. Он пропал. Ему хватило бы энергии на попытку совершить дыхательные упражнения, стабилизирующие эмоциональное состояние. Но при двойнике как-то неудобно сопеть... Он смог лишь вяло ответить:
– Ну и что же...
– Все то же! В 2031-м начали одновременно мы, Китай и Латинская Америка. Аргентину с Чили Федерация еще смогла подавить, а на прочих силенок не хватило. По швам поползла. Мы, кстати, первыми красного петуха пустили, и, дедушки-прадедушки говорят, нехудо повеселились... Чтоб ты знал.
И тут Дмитрий ощутил, как упоительная ярость захлестывает его. Раньше он не знал этой эмоции. Никогда. Он захотел доказать наглецу всю бессмысленность его похвальбы. И еще больше – отстоять смысл своего мира.
– Чем ты хвастаешься? Кровью, пролитой твоими предками? Вы ведь и сейчас воюете... Так? Ведь так!
– Воюем.
– И ты офицер. Следовательно, профессиональный убийца! А у нас – мир. У нас давно нет войн! Ты можешь осознать: полный и всеобщий мир! Без исключений!
– Мир... как полное поражение тех, кто хотел жить по-своему.
– Я не могу понять, почему ты столь спокойно рассказываешь о смертоубийстве... да обо всем, что у вас там происходит и раньше происходило. Разумна ли такая жестокость? Она – безумие, полнейшее безумие!
– Жестокость? Да какая у нас жестокость! Мы просто энергичные люди. Нет у нас никакой особенной жестокости.
– А у нас это называется именно так и никак иначе. Иногда я думаю: допустим, вы в очередной раз победили в очередной потасовке...
– В войне, Дима.
– В войне, в войне... Да. Вы опять одолели кого-то. Но сколько крови было пролито, сколько жизней положено! Полагаешь, дело того стоило? А не лучше ли было уступить, чтобы не допускать таких потерь? Человеческая жизнь дороже... дороже чего хочешь, я в этом уверен.
– Человеческая жизнь? – Виктор зло рассмеялся. – Человеческая жизнь? Да она гроша ломаного не стоит. Особенно жизнь, прожитая впустую.
– Что ты говоришь!
– Я прав, Дима. Сто лет назад человеческая жизнь здорово обесценилась в нашем мире. Она стала дешевле рулона туалетной бумаги, такой грубой, что задницу царапает, самой худшей, Дима. Самой худшей, Дима! Ты только подумай.
– Не понимаю...
– Не перебивай. У вас сколько населения? Всего, на всей планете?
– Официальные цифры – одиннадцать миллиардов...
– А неофициальные?
– Неофициальных нет и быть не может. Витя, мы же...
– Да понял я. Тесновато?
– Многие считают, что да, тесновато. Зато все под контролем.
– А у нас, на Терре-2... я... родом с Терры... всего один миллиард и восемьсот миллионов... плюс по одному вечно живому на двух просто живых. Он им забыть не дает, сколько стоит вся их жизнь. Цена давно установлена, цена, твою мать, – гуманистическая.
– Ты разговариваешь со мной ребусами.
– Подожди, сейчас объясню я. Вот, сто лет назад, как только Лабиринт открыли... колонизация началась. Только не настоящая.
–?? – такое лицо у него, наверное сделалось. Но перебивать не посмел.
– Сейчас ее называют умным словом «протоколонизация». В отличие от настоящей. Сначала двадцать лет «прото», а потом уж такая, какая и нужна была. Так вот, протоколонизация, это когда набирают целый караван блочных лайнеров где-нибудь на лунной орбите, запихивают туда полмиллиона человек... ну... или вроде того... а потом транспортируют их к Терре-2, или, скажем, к Терре-3, или к Терре-5, теперь она Нью-Скотленд называется... А потом – что? Потом, брат, всех гуртом вываливают в космос. Трупы в атмосфере сгорают, – все чисто, кровушку с мылом отмывать не надо. Это называлось «второй шанс для этноизбытков». То есть для человеческого скота, который забивали. Хорошее выражение? Скажи, хорошее, выражение, а? – глаза у двойника в одну секунду стали какими-то шальными. Одновременно злыми и веселыми. Как у какого-нибудь опасного преступника. Дмитрий Сомов никогда не видел настоящих опасных преступников, но, наверное, именно такими у них должны быть глаза.
– Сколько... всего?
– До сих пор точной цифры нет. Одни говорят, техника не позволяла вывезти с Земли больше 500 миллионов. Но это дудки. Другие говорят: судя по демографическим данным, – и 10 миллиардов могли... того. Историки, большинство, то есть, историков, сошлись на качественной такой цифирьке от полутора до двух с половиной.
– Миллиардов человек?
– Нет, кульков с орехами.
– Не верю! Мне как-то не верится...
– Какой мне резон обманывать тебя?
– Какой? Да уж какой-нибудь найдется.
– Да не будь ты чем щи наливают, Дима! Я свожу тебя к нам. Еще разок. Отыщу специально для твоей дурной головы учебную программку. Посмотришь. Для всех доступные данные. Женевцы сами все признали – еще когда-а! Говорят: «Кто-то должен был взять на себя ответственность и проделать грязную работу. Зато проблема перенаселения была решена раз и навсегда». Врут, как всегда, конечно.
– Это мы женевцы, Витя. Девяносто пять сотых планеты Земля и подавляющее большинство ее населения. Я тоже, Дима, женевец... Как же они... как же мы могли!
– Дурак ты, Дима! Совсем дурак. Есть, понятно, от чего ополоуметь, да. Но я тебе по секрету скажу: лучше с глузда не съезжать и мозги хранить в рабочем состоянии.
– О чем ты?
