угодно.
– А что, это сейчас так важно? - крикнул Артур.
– ...На солнце зловеще сверкают... - пел Эдди.
Артур пробрался в конец восхитительно эффектного закругления панелей, где кривая стены сходилась с потолком.
– Прощайте, товарищи, с Богом, ура...
– Кто-нибудь знает, почему Артур не может включить Невероятностный двигатель? - прокричала Триллиан.
– ...Холодное море под нами... Пять секунд до столкновения, было чертовски приятно работать с вами, ребята, упокой Господь ваши души... Не думали, братцы мы с вами вчера...
– Я спрашиваю, - кричала Триллиан, - кто-нибудь знает...
Затем произошел умопомрачительный взрыв звука и света.
18.
А затем произошло то, что звездолет 'Золотое сердце' продолжил свой полет совершенно обычным образом, но - с очаровательно переменившимся дизайном интерьера. Он стал несколько просторнее, отделан в тонких пастельных оттенках зеленого и голубого; в центре рубки находилась теперь винтовая лестница, никуда в особенности не ведущая, на ступенях которой стояли папоротники и желтые цветы, а возле нее на пьедестале с солнечными часами помещался теперь главный терминал бортового компьютера. Хитроумно размещенное освещение и зеркала создавали ощущение консерватории, плавно переходящей в большой и изысканно ухоженный зимний сад. По периметру консерваторской зоны стояли мраморные столики на тонких кованых железных ножках. Если вглядеться в полированную поверхность мрамора, становились видны панели пультов, материализующиеся под пальцами, а зеркала под нужным углом отражали все нужные экраны и мониторы, хотя весьма неочевидно было, откуда именно они отражались. В целом, все это чрезвычайно ласкало взор и остальные чувства.
Сидя в глубоком шезлонге, Зафод Библброкс спросил:
– Что, собственно, случилось?
– Я как раз хотел сказать, - ответил Артур, располагавшийся возле прудика с золотыми рыбками, - что кнопка невероятностного двигателя вон там... - он махнул рукой в ту сторону, где она была. Сейчас там стояла ваза с цветами.
– Но где мы? - спросил Форд, сидевший на винтовой лестнице с чудесно охлажденным пангалактик- горлодером в руке.
– Мне кажется, точно там же, где и были, - ответила ему Триллиан, и все зеркала показали унылый пейзаж Магратеи, по-прежнему расстилавшийся под ними.
Зафод выпрыгнул из шезлонга:
– А что с ракетами? - спросил он.
Новое поразительное зрелище появилось в зеркалах.
– По всему судя... - неуверенно сказал Форд, - они превратились в горшок с петуниями и весьма удивленного кита...
– При факторе невероятности, - встрял Эдди, не изменившийся ни на йоту, - 26761178 против одного.
Зафод повернулся к Артуру.
– Это была твоя идея, землянин? - спросил он его.
– Ну... Да что я... - замялся Артур, - я ведь только...
– Это было гениально! Включить на секунду невероятностный двигатель, не активируя сначала защитные экраны! Ты же спас нам жизнь!
– Ну... - сказал Артур, - ничего особенного... стоит ли так уж...
– Не стоит? - переспросил Зафод. - Ну, как скажешь. Компьютер! Идем на посадку.
– А я...
– Так я что? Не стоит так не стоит.
Еще одной вещью, которой не стоило случаться, было то, что вопреки всей вероятности в мир внезапно явился кашалот, и явился он в мир на высоте нескольких миль над поверхностью чужой планеты.
И, поскольку такое положение не является для кита естественным и устойчивым, это бедное невинное создание имело очень мало времени на то, чтобы смириться со своим существованием в виде кита, прежде чем ему пришлось смириться со своим несуществованием в виде чего бы то ни было.
Перед вами полная хроника мыслей этого кашалота с того момента, как он начал свою жизнь, и до того момента, как он ее закончил.
'А? Что такое?' - подумал он.
'Э-э... не понял... Кто я?'
'Алло!'
'Для чего я здесь? В чем смысл моей жизни?'
'Что означает мой вопрос 'кто я'?'
'Так, спокойно, спокойно... О! какое интересное ощущение - что это? Что-то вроде... какое-то екающее ощущение в... в... так, наверно, если я хочу к чему-то придти, следует уже определиться с терминами для вещей, существующих в том, что в рамках того, что я назову рассуждением, я назову миром; так что, скажем - в моей груди.'
'Так-так. У-у-у-ух, ощущение становится все сильнее. И, кстати, что это за свист и рев в том, что я безо всяких особых предпосылок решил назвать моей головой? Пожалуй, я назову это... ветер! Хорошее название? Сойдет. Может быть, потом, когда я разберусь, что это такое, я придумаю ему название получше. Должно быть, это что-то очень важное, потому что его там, похоже, чертовски много. Ой! А что это? Это... назовем его хвост... да, хвост! О, да я могу им размахивать! Э-эх! Э-эх! Ощущение прекрасное! Не то, чтобы это мне что-то давало, но, может быть, позже я разберусь, зачем эта штука... Итак, можно ли сказать, что я создал логичную и связную картину мироздания?'
'Нет.'
'Ну, и ладно. Это же так здорово, вокруг столько неизвестного, столько неоткрытого! Просто голова кружится от нетерпения...'
'Или это все-таки ветер?'
'Сколько его стало вокруг!'
'О-го! Что это так быстро приближается ко мне? Стремительно приближается! Такое большое, плоское и круглое... ему нужно большое, широкое, звучное название. Что-то вроде 'ля'... 'мля'... Земля! Точно! Отличное название - зе-мля!'
'Интересно, сможем ли мы быть с ней друзьями?'
Дальнейшее - громкий смачный шлепок и молчание.
Любопытно, что единственной мыслью, посетившей сознание горшка с петуниями во время падения, было 'Что? Опять?!!' Многие считают, что если бы мы знали доподлинно, почему горшок с петуниями думал именно так, мы гораздо лучше понимали бы природу вещей во Вселенной.
19.
– Этого... робота мы берем с собой? - спросил Форд, поморщившись в сторону, где в углу под
