Лаура пропускает мимо ушей мою не слишком оригинальную шутку и советует всем английскую воду.
— Я рекомендую хилдон. Очень полезная вода из Хэмпшира, — говорит она.
— Ну что, будем исходить слюной, выбирая из полного списка, или ограничимся коротким меню? — не реагируя на ее предложение, интересуется Флавио.
— Мне все равно, — говорю я. — Сойдет и короткое. Элиза тоже согласно кивает. Лаура принимается читать вслух названия блюд из полного списка, декламируя их словно стихотворные строки, но на третьей строфе сдается и также соглашается на короткое меню.
— Вино заказывай ты, поскольку ты у нас знаток, — обращается ко мне Флавио.
Лаура предлагает продолжить с шабли.
— Лучше что-нибудь другое, — возражаю я.
Я читаю карту вин, кое-что уточняю у сомелье и заказываю греко ди туфо для закусок и шардоне пио чезаре пиодели для рыбных блюд. Мой брат, уже слегка поддатый, подмигивает сомелье и несколько раз повторяет: пио-пио[20].
Для мясных блюд я, после некоторых колебаний, выбираю радующее мой глаз бургундское шамбертин гран кру 84-го года, двести пятьдесят тысяч лир за бутылку[21] . На цену мне плевать — платит мой брат.
Сомелье замечает:
— Отличный выбор.
Нам приносят массу гастрономических изысков, хотя я предпочел бы хороший бифштекс. Лаура буквально сходит с ума от риса с шафраном с каким-то листочком цвета червонного золота сверху. Съесть золото для нее — должно быть, вершина сладострастия. Не произнося этого вслух, я думаю о том, что есть те, кто ест золото, и те, кому вообще нечего есть.
Мой брат продолжает пить, позволяя себе суровую критику в адрес ресторана. Он говорит, что сортиры тут не на высоте. Он говорит, что несколько лет назад ресторан был первым в списке во всех путеводителях, а сейчас его нет ни в одном.
Он говорит, что ходят слухи, якобы через несколько месяцев ресторан вообще закроется. Он говорит, что до операции «чистые руки»[22] здесь было невозможно найти свободный столик даже по знакомству, что многие рестораны, как и этот, служили столовыми для политиков, за которых платили партии или предприниматели. Он говорит, что сейчас все сгинули и с мокрыми задницами сидят по домам. Он говорит, что никто больше не хочет светиться на публике и что все боятся взять хотя бы одну лиру.
Не могу припомнить, чтобы я когда-либо видел Флавио столь возбужденным. Он беспрерывно пьет. И беспрерывно курит. Жестикулирует. Говорит громко. Царит за столом. У него особая пластика, которой я всегда слегка завидовал. Уверенная, никогда не неуклюжая, порой вызывающая. Он смотрит собеседнику прямо в глаза и никогда не отводит свои. Но сегодня он выглядит карикатурой но себя самого. Когда допита последняя капля бургундского он говорит:
— Хорошее винцо, закажи еще бутылку.
Я предупреждаю его, что оно стоит двести пятьдесят тысяч. Он и не поморщился:
— Заказывай!
Лаура настолько сконцентрирована на себе, на мне и на окружающих, что не замечает, насколько Флавио перебарщивает. Она незаметно указывает Элизе на знаменитого пластического хирурга, сидящего за соседним столиком в компании синьоры, частой посетительницы Лауриного магазина. Пластический хирург — красавчик, как, впрочем, все пластические хирурги. Синьора, несмотря на то что ей наверняка за сорок, действительно выглядит неплохо.
Лаура ядовито замечает, что это он всю ее переделал:
— Нос, губы, задницу, бедра, титьки — все!
— О господи, Лаура, — вмешивается Флавио, — почему, если у кого-то что-то подправили, ты обязательно должна заявить, что переделано все целиком?
— Как у Кармелы Савойардо, — вставляю я.
Получай, подруга.
— Bсе! — упрямо повторяет она, делая вид, что не слышала моей реплики.
— Да если б и все, — говорит мой брат, — смотри, какой прекрасный результат…
— А если еще ей пересадить почки, печень и легкие, — добавляю я, — она стала бы так же прекрасна и внутренне, совсем как ты, Элиза. — И поясняю: — Лаура сказала мне, что ты прекрасна внутренне.
Лаура испепеляет меня взглядом, Элиза смущенно улыбается и качает головой. Лаура, чтобы не дать мне возможности сморозить очередную глупость, спешит заявить, что, как бы лично она ни выглядела, никогда бы не позволила прикоснуться к ней скальпелем. Даже если бы ее заставляли силой.
— А тебя никто и не заставляет, — уточняю я.
— Но ты же сама мне не раз говорила, что рано или поздно хотела бы сделать подтяжку, — напоминает ей Элиза.
— Это я так, просто болтала языком, — отвечает Лаура с ноткой раздражения в голосе: она не ожидала такой прямой общей атаки.
Элиза намного симпатичнее, чем я мог предположить. Выдержанная. Остроумная, ее замечания колки и неглупы. У нее своеобразная жестикуляция. Я питаю слабость к женщинам с изящной жестикуляцией, таковых очень мало. Нельзя научить красиво жестикулировать, проще отучить жестикулировать вообще, но с такой манерой жестикуляции, как у Элизы, надо родиться.
Она ест со вкусом, заметно меньше Лауры, которая готова перепробовать все у всех, ее глаза разгораются от сладострастия и изумления перед красиво оформленными блюдами, она украдкой бросает взгляды на соседние столы, чтобы увидеть, что едят другие. Пробуя каждый первый кусочек, она восклицает: высокий класс, восхитительно, очаровательно — и не прекращает комментировать еду, даже когда уже ест второй.
В какой-то момент, примерно в половине одиннадцатого, мой брат заявляет, что ему плохо. Я внимательно смотрю на него: он серый, его вот-вот вырвет. Я помогаю ему встать веду его в туалет, он шагает, еле переставляя ноги. Лаура изумлением смотрит нам вслед. В туалете его выворачивает наизнанку: рис, золото и все остальное. Ждем еще немного, чтобы убедиться, что продукты исчерпаны. Отдышавшись, он говорит, что за стол не вернется, и просит отвести его в машину, там он полежит и подождет нас.
Он пытается говорить уверенно, но у него не получается Мы с ним выходим из ресторана, старясь сделать это незаметно. Впрочем, Лаура и Элиза и так не замечают нас, увлеченные разговором. Шатаясь, мы зигзагами, с трудом, бредем в сторону машины.
Мой брат в разобранном состоянии, но ему явно легче. Видно, что свежий воздух немного привел его в чувство. Отцепившись от меня, он останавливается возле дерева.
Говорит:
— Всем стоять. Я должен поссать.
Начинается яростная борьба с брючной молнией. Чтобы выручить его из этой трагикомической ситуации, я уже готов помочь ему, но, слава богу, он справляется сам. Я отхожу на шаг, готовый вмешаться в случае, если он начнет падать. Но нет, он качается, но стоит.
Он говорит:
— Слушай, сделай псс-псс-псс, а то я никак не могу начать.
Я делаю псс-псс-псс, оглядываясь по сторонам и надеясь, что нас никто не видит. Мне кажется, что я замечаю физиономию Гуальтьеро Маркези, выглядывающего из двери ресторана. Теперь Флавио просит, чтобы я поссал вместе с ним.
Я говорю:
— Ничего не получится, Флавио, мне не хочется.
Он настаивает.
Я сдаюсь:
— Хрен с тобой, только давай быстрее.
