Я не настаиваю. Мне не кажется это уместным.
— И чем все кончилось? Если действительно кончилось…
— Кончилось, могу поклясться. Как только он отпраздновал совершеннолетие, он сразу же заявил мне, что должен уехать, чтобы найти дом, куда мы могли бы с ним перебраться и жить вдвоем. Но собирался заняться этим он один, без меня. Он отсутствовал больше года, уехал в июле и вернулся в начале октября следующего года, к осенней сессии в университете. Я записала его на философский факультет, он просил меня об этом в одном из писем. Потом он практически на одни «отлично» защитил диплом. Знаешь, как он назывался? «Анализ психологии Бога и его креативные мотивации». Тема, которую его оппонент охарактеризовал как «гениальную и очень трудную». «Гениальность» обернулась тем, — что его попросили остаться работать в университете. Но академическая карьера абсолютно не входила в его планы. В начале своего годичного путешествия он писал мне почти каждую неделю. Эти письма были моей жизнью. Моя жизнь без него была не ахти какой интересной. Моя семья была небогата. Почти сразу же после защиты диплома я устроилась на работу продавщицей в крупный торговый центр. Там год спустя после того, как с Франческо все было кончено, я познакомилась с Флавио, через три месяца забеременела, и мы поженились. Письма Франческо я храню до сих пор. Все до единого. Я читала и перечитывала их десятки сотни раз. Мне казалось, что я рядом с ним, он рассказывал мне о местах, где бывал, о людях, о себе, и в конце писал одно и то же: завтра я уезжаю, наш дом не здесь! Я не могло ни написать ему в ответ, ни позвонить: он все время переезжал. Им владела неодолимая страсть поиска нужного место он писал, что, если бы набрел на него, сразу бы понял, что это оно, что само место должно найти его, а не наоборот, и поэтому он должен просто бродить по свету, чтобы однажды очутиться там. Он пересек Латинскую Америку, от Гайяны до Мексики. Я помню, как получила от него письмо из Гайаны, в конверте не было ничего, кроме трех крупинок перца. Я еще подумала: какой рассеянный! Из Мехико он перелетел в Майами, оттуда на Ямайку, остров нашей мечты в те времена. Ямайка вроде бы пришлась ему по сердцу, но он уехал и оттуда. Он написал, что вынужден уехать, потому что местным жителям очень понравились его башмаки. Ну не бред? И он сменил континент, перебрался в Африку. Он побывал на Мадагаскаре, в Танзании, в Сомали. По крайней мере, из этих стран он прислал мне по письму. В Африке тоже история. Он сел на самолет, который доставил его в Калькутту, ему втемяшилось в голову познакомиться с матерью Терезой, чтобы, как он написал, узнать, что это за человек. Он пересек Индию, через Бирму и Малайзию добрался до Индонезии. Попав в Африку, он стал писать мне все реже и реже. Последнее письмо я получила в начале июля, если не ошибаюсь, из Рангуна. После Индонезии он вообще перестал писать. Ты можешь представить, в какой кошмар превратились для меня дни, когда письма от него перестали приходить. Я сходила с ума без вестей о нем, спрашивало всех подряд, но никто ничего не знал. Я раз десять звонила его матери, она тоже не знала ничего, кроме того, что он в Индонезии. Он позвонил ей всего один раз:
«Все в порядке, ма, я в Индонезии».
А она, бедняжка:
«Когда ты вернешься?»
«Я не вернусь».
«То есть как не вернусь?»
«Да нет, я пошутил. Вернусь-вернусь, не беспокойся. Конечно, вернусь».
«Когда?»
«Не знаю… Скоро. Чао! Я должен прощаться… я звоню из Индонезии, понятно?»
Он вернулся. В начале октября. И не позвонил мне. Я узнала о том, что он вернулся, от своей бывшей одноклассницы, мерзкой завистницы, безответно в него влюбленной. Мы случайно встретились, и она тотчас ошарашила меня:
«Черт побери, как изменился Франческо, сам на себя не похож! Подстригся наголо…»
Я почувствовала себя полной дурой. Хотела изобразить равнодушие, чтобы не доставлять ей удовольствия. Но у меня не получилось.
«Когда ты его видела и где?» — спросила я, едва найдя в себе силы.
Она с наслаждением врезала мне:
«В Милане, где ж еще! Три дня назад. Ты что, ничего не знаешь? Как же так?»
Я почувствовала, что сейчас умру.
«Все-таки он полный ублюдок, — сказала эта сука с нескрываемым удовлетворением. — Вернуться с индонезийкой и даже не сказать тебе об этом!»
«С индонезийкой?» — переспросила я.
Она только этого и ждала:
«Если бы ты видела, какая она красивая! У нее отец американец или европеец, не знаю, — в общем, белый. И он белая. Почти белая. Точнее, янтарного цвета. Высокая и с миндалевидными глазами. Огромными. Она на пять лет старше его. Ему пришлось познакомить нас, потому иначе от меня было не отвязаться…»
Я бежала, не разбирая дороги. Позвонила ему: его не было. Позвонила Федерико, спросила, виделись ли они, нет ли его рядом, не знает ли, где он. Разумеется, они виделись но этот засранец завилял, когда я спросила его про индонезийку. Какая индонезийка, изобразил он удивление. Я послала его в задницу, бросила трубку и помчалась к дому Франческо. Спряталась так, чтобы меня не увидел никто из его родственников, и ждала. Ждала несколько часов. В полночь я увидела, как он подъезжает на своей старой «веспе», один. Он очень похудел, действительно подстригся под ноль, выглядел уставшим. Ты понимаешь, в каком состоянии я была. Мне столько всего хотелось сказать ему… мне хотелось целовать его, бить его, броситься ему на шею, говорить с ним, кричать… Я встала перед ним и, глядя прямо ему в глаза, срывающимся от волнения голосом еле слышно спросила: «Франческо, но почему?..» Он сначала что-то прошептал, он не ожидал увидеть меня, потом посмотрел на меня так… так… Не могу передать тебе, как он на меня посмотрел, но меня и сегодня колотит, когда я вспоминаю этот его взгляд. Прошло несколько бесконечных секунд, а он все стоял неподвижно, глядя на меня. Потом ответил:
«Потому что я не нашел дома. Не существует дома для нас двоих, потому что мы живем в двух разных мирах. Поверь мне, Лаура. Я не в состоянии жить ни в одном доме, везде я чувствую себя чужим».
«А как же я?!»
«Я чувствую себя чужим, и по отношению к тебе тоже. Прости, Лаура, но это так. Мне очень жаль. Действительно, очень жаль».
«А по отношению к индонезийке?»
«К ней тоже».
Он не врал. Я узнала, что два месяца спустя индонезийка вернулась на родину.
Его я больше не видела, до самой своей свадьбы. На свадьбе он был свидетелем у брата. Вот и все.
Настала пауза. Лаура приходила в себя, возвращаясь в свое обычное светское состояние.
— Вот и все, — повторила она. — Все, слава богу, позабыто. Прошлогодний снег. Франческо оказался прав: мы живем в разных мирах. Он это понял раньше меня.
— А тебе понравилось бы жить в его мире? — спросила я. — Я хочу сказать, создана ли для того, чтобы жить в его мире?
— Нет, не создана. Я создана, чтобы быть с таким человеком, как Флавио. Солидным, уверенным в себе. А Франческо… он… безалаберный… мятущийся…
— Мятущийся? Что ты подразумеваешь под словом «мятущийся»?
— Ну… он такой неамбициозный… такой бессистемный… ненадежный. Живет в полном безразличии ко всему миру, а самое главное, к себе самому. Десять лет назад он сказал мне, что чувствует себя чужим на этой земле, и с тех пор ничего не изменилось. Хотя он замечает каждую мелочь, видит то, чего не видят другие. Если хочет. Я тебе расскажу один случай, который я сейчас вспомнила. Как-то мы с ним сидели в кинотеатре, это было зимой, и он мне говорит:
«Видишь того типа, двумя рядами дальше от нас, заморыша в очочках, который сидит рядом с девицей?»
Я обернулась и увидела: заморыш, согласна, ну и что, все нормально, спокойно разговаривает со спутницей. № я и спросила:
«Вижу, и что?»
