успели только на словах, кто он такой, кто я такая и чем они сейчас тут с нами займутся. Бедные ребятки, жалко-то их теперь как! Особенно вот этого юношу...
– Не, вы не думайте чего, – покачал головой Филипп, – они первые начали...
– Салаги, – сплюнул Щербак, – даже махалками дергать не научились, а туда же!
– Поиграли, и будет, – сказал Голованов. – Узнали чего?
– Да вот только хотели приступить, а тут – вы. Можем поспрашивать и вместе, кто мешает? Сейчас мы его усадим, голубя. – Филипп поднял двумя руками Сигу, словно куклу, и резко опустил задом на стул. Обеими ладонями сильно похлопал по щекам и вылил ему на голову графин с желтой водой, стоявший на подоконнике. – Можешь больше не придуриваться... Если б я тебя просто задел, но по-настоящему, ты был бы сейчас, как твой напарник, в полной отключке, понял? Если не желаешь как он и хочешь еще за девками побегать, отвечай на вопросы. А то смотри... Видишь дядю? – Агеев указал на Демидова, перекрывшего плечами входной проем. – Так вот, он у нас умеет одним движением холостить любую скотину. Раз – и девки больше не нужны.
Филипп просто намекнул на один давний случай, когда в руки Демидычу попал известный в свое время «законник», изнасиловавший несовершеннолетнюю девчонку. Слоном того звали. И где он сейчас? Может, и жив... Но рассказывать историю Слона Филипп не собирался, Сига и так все понял. И снова замычал, задергал головой, видимо, показывая, что готов отвечать на вопросы проклятого «колбасника» и его страшной подружки. А ведь он, кажется, до сих пор не усек половой принадлежности этой девицы.
– Ну с ними понятно, а оценщика зачем приложили? – спросил Демидов.
– А мы его вообще не трогали, просто отпихнули в сторону, чтоб под ногами не мешался, – возразил Щербак. – Может, он от страху уделался? Эй, козел! – он пнул оценщика ногой, и тот жалобно заныл, как умирающий. Николай добавил еще разок и крикнул: – Если сейчас же не встанешь, урою!
И тот как-то сразу собрался, привстал на карачки и хотел было по-собачьи улизнуть на улицу, но его за шиворот перехватил и вытянул вверх Демидов.
– Что, уже не узнаешь? – мрачно засмеялся он, и оценщик вдруг словно тряпка обвис в его руке. – Что ж ты своих-то не предупредил, что они занимаются поганым делом? Видишь теперь, как нехорошо получилось. Сиди тут и не рыпайся! – Демидов отшвырнул его от себя, оценщик снова растянулся на полу.
А Филя тем временем привел-таки в чувство Сигу, сорвал со рта скотч. И тот открыл глаза и вполне осмысленно оглядел собравшуюся в тесном помещении компанию.
– Тебя ведь Мурманом зовут? Мурман Нугзарович, да? Только это надо еще заслужить, чтоб по отчеству. А ты обычный Мурик, вот и отвечай, хмурик-жмурик, кто у вас тут фотографирует тех, кого вы насилуете? Ты, Паленый, Хомут или этот жирный хрен? Кто, отвечай быстро! Иначе... сейчас ему скажу, – показал он на Демидова. А тот поплевал на руки и стал потирать их.
– Вон тот, – хрипло, будто через силу, ответил парень и кивком показал на скорчившегося в углу оценщика.
– Что, гнида? – удивился Демидов и шагнул к толстяку, который немедленно заверещал и испуганно задергался. Он снова поднял оценщика за шиворот и показал Мурику: – Неужто этот?!
Парень снова кивнул.
– Так это, значит, ты здесь главный кинорежиссер? – ласково спросил у висящего оценщика Сева. – И где ж ты, гаденыш, хранишь свою продукцию? Ну?! – и стал медленно отводить в сторону руку со сжатым кулаком.
– Врет он, нету у меня! – задушенно пропищал оценщик.
– Сам врет! – с неожиданно сильным акцентом сказал Мурик. – Дома, наверно, держит!
– Так, с одним мелким вопросом разобрались, – сказал Сева и, скривившись, добавил Демидычу: – Да опусти ты его, обгадится ведь, не продохнем потом... А кто у вас фотографии по клиенткам развозит? Вонючка такой, как зовут?
– Его человек, – уже без понуканий ответил Мурик. – Механик он тут. На процент работает. Мы этим не занимаемся, мы бабки куем! – в его ответе, так всем показалось, прозвучала даже некоторая гордость. А что поделаешь, каждому – свое!..
Сева обернулся к Турецкому, с интересом наблюдавшему за действиями сыщиков, и, кивнув, вышел с ним наружу.
– Я думаю, он живет где-нибудь неподалеку, узнать нетрудно. Если не возражаете, я бы послал Филю с Николаем – вместе с хозяином, конечно, – чтоб они там быстренько разобрались и навели порядок. Не возражаете?
– Да, и все уничтожить.
– А пленочку одной даме подарить не желаете? На память? – Сева лукаво ухмыльнулся. – Я слышал, такие презенты женщины особенно ценят, если можно их собственными руками... – И Сева изобразил, как рвут бумагу.
– Ну и что ж, они каждую пленку просматривать станут? А если там целый архив? С одной стороны вроде бы, конечно, – улыбнулся Александр Борисович, – а с другой, Сева, нам нужна эта морока? Впрочем, пусть этот козел вонючий сам выдаст в ответ на обещание, что его больше бить не будут. Может, подействует, кто знает.
Голованов ушел в помещение, а Турецкий сел в свою «Ладу», достал из бардачка сигареты и затянулся от прикуривателя. Через короткое время из бытовки вышли Филя с Николаем, буквально волоча под руки оценщика. Филя захохотал.
– Видел бы ты, Сан Борисыч, глаза этого Мурика, когда наш Колюня вдруг скинул платье и оказался в брюках. Ну а как он вытер ихними документами грим с лица, тут вообще полный абзац!
– Да надоел мне уже ваш маскарад, – сердито ответил Щербак. – Подурачились, и хватит. А этот тип, оказывается, тут же, в Опалихе, и живет. Удобно... Эй, Филипп, куда ты его тянешь? – возмутился вдруг. – В «девятку» его давай. А то мы потом наш «лексус» не отмоем. Хватит уже! Не хотите проехать с нами?
«А в самом деле, – подумал Турецкий, – ну чего тут сидеть без всякого дела? братки те абсолютно не нужны. Они уже наказаны. Могут и еще схлопотать... Опять же и ребятам можно помочь побыстрее справиться...»
– Двигайте, я за вами.
Очень неплохо жил господин оценщик. Двухэтажный кирпичный коттедж под синей черепицей был обнесен высокой оградой. Не единственным он был здесь, значит, и народ от бедности не страдал. А на чем он делал деньги, это другой вопрос, хотя и не очень трудный. Видать, от дороги кормились, все от того же Большого кольца.
Когда подъехали к воротам и вытащили оценщика наружу, тот неожиданно пал на колени и взмолился, причем уже безо всякой игры, искренне и жалко:
– Умоляю вас, господа, семью не трогайте!.. Она не виновата!.. Я все отдам, что скажете!.. Машину, деньги, только... не надо, пожалейте!
– Вот же скотина! – с чувством сказал Филя. – Сам никого не жалел! На позор выставлял, сволочь, а теперь сопли по харе своей гнусной размазывает! Говори, кто в доме?
Выяснилось, что жена, теща и сын с дочкой. На оценщика теперь было противно и жалко смотреть.
– Значит, слушай сюда, гнида, – сурово заявил Щербак. – Условие ставим такое. Вызываешь сюда своего механика, с которым разговариваем мы, понял? Это первое. Дальше. Выдаешь без понуканий всю свою фототеку, весь архив. Пленки, снимки, всю без исключения технику. Сам и добровольно. Только в этом случае мы обещаем не трогать твоих женщин, потому что можем запросто продемонстрировать тебе с ними все то же самое, что ты снимал в своей бытовке. И также обещаем не сжигать эту твою конуру. Как, господа? – с нарочитой иронией спросил у Турецкого с Агеевым. – Можем отказаться от своих замыслов, если он выполнит все наши указания?
– Я думаю, – солидно сказал Филипп, – что, если выполнит все, тогда можно и посмотреть... – Он вдруг потянулся с хрустом, зевнул и небрежно спросил: – Дочке-то сколько, говоришь, лет?
Щербак бросил быстрый, настороженный взгляд на Филю, потому что ему показалось, будто глаза оценщика блеснули безумием. Перегибать тоже не надо, тронется еще умом, скотина...
