– А я полагаю, мы можем обещать твердо, – сказал Турецкий.
– Как скажете, – вмиг доиграл роль Филя, – вы хозяин, ваше слово – закон. Эй, ты, вставай на ноги и приглашай в дом. А своим, так и быть, можешь сообщить, что у тебя важные гости, понял? У, сука! – замахнулся он. – Так бы и убил! Вызывай того хмыря! И никому ни слова! Ты меня уже знаешь... Если чего, запомни, на этом месте, – Филя обвел рукой пространство двора, – будет обугленный пустырь...
В доме их встретила довольно миловидная полная женщина, жена наверное. Видно, гости ей были в диковинку, и поэтому она не знала, что делать, о чем спрашивать. Так и стояла в проеме боковых дверей, приветливо улыбалась и ждала, что скажет хозяин. Но оценщик, весь мятый и испачканный побелкой от стен своей бытовки, скинул ей на руки куртку и сказал, что люди приехали в его лабораторию. Она только кивала.
– Придет Гриша, – добавил он, открывая дверь в торце коридора, за которой уходила вниз, в подвал, лестница, – скажешь, чтоб к нам спустился... Чего-нибудь не желаете? – он просительно посмотрел на Турецкого.
– Минералка есть? – сухо спросил он.
– Есть, есть, – заторопилась обрадованная хозяйка.
– Пожалуйста, откройте нам пару бутылочек, если не жалко, – уже мягче попросил он и улыбнулся.
– Сейчас принесу! – она метнулась в боковую дверь и почти сразу вернулась, держа в руках две стеклянные бутылки боржоми, открывалку и подставку со стаканами.
Щербак кивнул ей и забрал все это с собой.
Одна из довольно вместительных комнат подвала была приспособлена под фотолабораторию. Все необходимые причиндалы для фотографирования, проявления пленки, печати и увеличения фотографий были аккуратно и удобно смонтированы на стеллажах вдоль стен и длинном столе посредине помещения. В отдельном шкафчике хранились уже проявленные пленки, в другом – фотографии. Точно так же занимали свои места еще не использованные кассеты с пленками, фотобумага, всяческие реактивы. А в углу комнаты была водопроводная раковина, разные ванночки и прочая фигня, включая приспособления для сушки проявленных пленок и отпечатанных фотографий. Одним словом, настоящая фотолаборатория, о которой может мечтать фотохудожник.
«Правильно замечено, – подумал Турецкий, оглядываясь, – что в руках подлеца даже шоколадка будет иметь вкус дерьма...» Увидел сожаление в глазах товарищей и понял, что они подумали примерно о том же самом. Да, все так, но, к сожалению, уговорами тут дело не изменишь. Жалко, конечно, хорошая техника, и денег больших наверняка стоила. Поймал себя на том, что думает обо всем этом уже в прошедшем времени. Значит, так тому и быть.
– Ты давай не телись, вызывай сюда своего хмыря Гришу, – напомнил Филя. – И показывай, где у тебя твоя порнуха. Ту дамочку на «тойоте» помнишь? О которой у нас в прошлый раз базар был? Вот эту пленку давай сюда, все, что наснимал и напечатал, все вываливай. И учти, если что-нибудь утаишь, ты мое обещание помнишь – запалю к едрене фене все вместе с твоим домом и всей семьей! Двигай батонами, твою мать!
Очень смешно закончил свой монолог Филя, но именно это и понял оценщик. Он открыл шкафчики и через две минуты выложил на стол кассету с пленкой и конверт с фотографиями. После чего достал из кармана мобильник и стал звонить. Филя внимательно следил, чтобы тот не сказал ничего лишнего.
Турецкий взял конверт, вынул одну и... со злостью сунул обратно. Что-то, возможно, и бывает приятным презентом, но уж никак не это... Рывком вытащил из кассеты пленку, поднес к свету яркой лампы, вгляделся... Да, то самое...
Увидел вопросительные взгляды Фили и Николая, подумал, что все у них должно быть хотя бы в моральном плане на равных, и протянул им конверт с фотографиями. Потом достал из кармана зажигалку, высек огонь и поднес к язычку пламени фотопленку. Она вспыхнула, пламя побежало вверх, распространяя вокруг вонь горящего целлулоида. Не желая обжигать пальцы, Александр Борисович кинул еще не догоревший остаток в раковину.
– И давно этим делом промышляете? – с ледяной вежливостью спросил он у хозяина дома.
Тот не ответил, лишь молча и безнадежно пожал пухлыми плечами.
– А там, – Турецкий показал ему на шкафчик с пленками, – то же самое?
Хозяин кивнул.
– Видели, что я сделал с этой пленкой? – показал он на раковину.
– Видел, – прошептал толстяк.
– Так вот, для вашей же пользы, иначе я с вас прямо тут шкуру спущу, вынимайте все и делайте, как только что сделал я. Все! И пленки, и фотографии! Включите вытяжку! Задохнемся еще в вашем дерьме! Приступайте!.. Где там наш боржоми?
– Прошу, шеф! – Щербак подобострастно протянул Турецкому стакан, открыл бутылку и налил. – А с этим что будем делать? – кивнул он на стеллажи.
Филя отдал конверт с фотографиями, по губам его скользнула странная ухмылка.
Гудела вытяжка, в раковине пылали фотопленки, которые с убитым видом вытаскивал из кассет хозяин дома и швырял в костер. В большом никелированном тазу, стоящем на полу, на железной треноге, горели цветные фотографии. Их высыпал из конвертов Щербак. На некоторых внимание его останавливалось, он хмыкал, качал головой и кидал в огонь. Несмотря на работающую вытяжку, становилось трудновато дышать от дыма, к которому примешивался и резкий запах пылающих пленок.
Турецкий вытащил фотографии из конверта, небрежно, словно колоду карт, перелистал их. Потом порвал всю пачку пополам, бросил в огонь и демонстративно стряхнул ладони.
– Вы свидетели, – сказал Филе и Николаю, – что договор с клиенткой выполнен.
– Может, стоило хоть одну... – пробурчал Филя. – Как доказательство?
– А я одну и оставил, – ответил Турецкий, доставая из кармана фотографию. – Исключительно с этой целью.
Сыщики восхищенными взглядами отметили ловкость рук старшего следователя...
А тут по ступенькам застучали каблуки, и в подвал спустился невысокий тощий парень с крючковатым носом и наглыми, выпуклыми глазами. Верхняя его одежда, вероятно, осталась на вешалке.
– Егорыч, какие проблемы? – спросил простуженным, хриплым голосом.
– Проблемы не у него, а у тебя, хмырь, – сказал Щербак.
Парень резко обернулся, но за его спиной, загораживая выход, уже стоял Филипп.
– Эй, вы че?.. Егорыч, они че? – и, не ожидая ответа, он тараном ринулся на Филю, но тут же отлетел назад, словно наткнулся на стену, и рухнул спиной на пол. Через мгновение, поднятый с пола, он уже лежал навзничь на столе фотографа.
– Не торопись, Гришаня, – сказал стоящий над ним Филипп. Он протянул руку к Александру Борисовичу, и тот передал ему единственную уцелевшую фотографию, которую Филя тут же ткнул под нос парню: – Гляди, падла, ты базарил с женщиной по поводу этих фотиков? На бульваре Гоголя опадают клены, а? Колись сам, а то я начну. Будешь горько плакать. Ну, по «штуке» за каждую, включая пленку?
– Да вы че, мужики? Братаны, сукой буду! Мне сказано, я и звонил...
– По какому номеру? – не отставал Филя.
– Да че я, помню? Он на мобиле. – парень поерзал, и Филипп вытащил из его брючного кармана трубку. – Третью кнопку нажми и базлай сколько влезет. Не, в натуре, братаны, за что? Не на ту, что ль, наехали?
– Где те фотики, что ей показывал? И пленка где? – Филя жестко взял его двумя пальцами за кадык, парень даже засучил, задергал ногами. – Ну?!
– Дома фото, – наконец сознался тот, тяжело дыша. – А пленки другой нет.
Филипп рывком скинул его на пол и сказал:
– Сейчас я с ним скатаю, ну и оставлю там, он нам нужен?
Турецкий отрицательно покачал головой.
– Поехали. – Филя подхватил его за шиворот и потащил по лестнице вверх.
Хозяин дома с ужасом смотрел на все происходящее. Турецкий с Щербаком переглянулись.
– Ну что с тобой после этого делать? – грозно спросил Николай. – А уверял, что все отдал. Как, шеф, будем мочить? По-тихому, я понимаю.
