Он немного отодвинул свое вращающееся кресло и открыл большой ящик письменного стола. Вынул два конверта. Заглянул в один, потом в другой и кинул Турецкому первый.
Александр Борисович тоже заглянул и вытряхнул на стол несколько фотографий. Качество их, конечно, оставляло желать лучшего, потому что печатались они с увеличением с кассет от видеокамер, расположенных на стенах зданий «Пятого уровня». А те запечатлевали любопытных прохожих в разное время суток и при разном, естественно, освещении. Питер же прислал «лица подозреваемых в краже автомобиля», которых еще как-то можно было идентифицировать. Вот из них и отобрали что могли и сделали распечатку.
Высыпав такого же размера фотографии из второго конверта, Турецкий выложил их, как и первые, в одну линию.
– А это кто? – спросил у Грязнова.
– Саня, ты меня огорчаешь, – пожал плечами Вячеслав. – У тебя что-то со зрением в последнее время? Или мысли в другом месте? Смотри внимательно.
– Погоди... Господи, действительно... Нашли, значит?
– Как видишь! – довольно теперь рассмеялся Грязнов. – Они самые, голубчики. И догадываешься кто? Или опять нужна подсказка?
Александр Борисович внимательно посмотрел на Вячеслава, потом поменял местами фотографии в обоих рядах так, чтобы «верхние» лица соответствовали «нижним», еще раз оглядел их и сказал:
– Пожалуй, готов с тобой побиться об заклад, что они самые главные и ненавистные конкуренты наших с тобой орехово-таганских и коптевско-измайловских, не так?
Он нарочно смешал в кучу названия организованных преступных группировок. А имел в виду, разумеется, азербайджанскую братву, прибиравшую к рукам всю торговлю московского региона – рынки, магазины и, в частности, то самое Большое кольцо, о котором даже в этом кабинете за два последних дня было говорено гораздо больше, чем, возможно, за все время его существования.
– За что уважаю, – спокойно отозвался Грязнов. – Точно в десятку. Так что перед тобой круг действующих лиц. Пока ты из кожи лез, чтобы защитить честь дамы, которой, как мне стало известно, в свое время сам же и помог с нею расстаться?..
– Генерал, фи-и... – сморщился Турецкий.
– Исключительно в целях установления справедливости! – возразил Грязнов. – Так вот, пока ты... Мы в свою очередь изо всех сил помогали тебе не потерять лицо перед вышестоящими товарищами. И если в тебе сохранилась хоть капля мужской чести, ты должен это подтвердить. И сказать большое спасибо седьмому отделу, а не морщить нос, как будто ты один... твою мать, а остальные не люди.
Мягко так, с улыбочкой.
– Да, – сказал Турецкий, – прав был классик – торг здесь неуместен. Мой поклон бойцам автомобильного фронта. А где... – он перевернул фотографию и кивнул, прочитав на обороте фамилию: – Извини... И когда ж они только успели?
– А пока тут некоторые окучивали таганскую братву, мои орлы ночей, понимаешь ли, не спали, все старались... И кстати, по некоторым, теперь уже полностью достоверным данным, твой тот случай был нетипичным. Мне ответственно доложили, что таганские ребятки сами практически организацией подстав на дорогах не занимаются – для этого у них имеется всякая шелупонь, которая предпочитает и машины свои не бить, и гонорары не заламывать. Так, максимум четыреста – пятьсот долларов. Это именно те суммы, с которыми навороченному ездоку и расставаться особо ненакладно. Поэтому подобные операции и не фиксируются, как правило, и не получают крупного общественного резонанса. Можно считать, что твой случай – это, скорее, исключение из правила. И он уже кое-кого насторожил. Так я думаю.
– И откуда ж, позволь полюбопытствовать, у тебя эти сведения?
– Есть источники... – почему-то оглянувшись, сказал Грязнов негромко. Поиграл густыми своими рыжими бровями и в том же тоне добавил: – Старые, понимаешь, контакты.
Этот его своеобразный мимический спектакль определенно тянул на секретность. Турецкий, во всяком случае, понял, что большего он здесь, в кабинете, из Вячеслава не вытянет. И в то же время, как ему показалось, тот готов был сообщить еще что-то – но в другой обстановке. Значит, что? Перефразируя известный тезис о том, что если, водка мешает работе, надо бросить работу, он, как бы размышляя вслух, произнес:
– Ну что ж, если, как говорится, обстановка мешает делу, надо сменить обстановку, верно?
Грязнов лишь подмигнул в ответ.
Через пятнадцать минут Турецкий припарковал свою «десятку» возле ресторана «Узбекистан», буквально в двух шагах от Петровки – на Неглинной.
А когда они выходили из управления, он, словно между прочим, спросил Вячеслава, обедал ли тот. Грязнов посмотрел сперва на друга, потом на собственные часы и удивленно пожал плечами. Но промолчал, давая Турецкому возможность для любых предположений.
– Считаешь, еще рано? – не понял Александр Борисович.
– Ну почему же рано, если угощаешь ты? – снова удивился генерал милиции, но теперь уже явно имея в виду иное. – Разве я вообще когда-нибудь и в чем-нибудь отказывал, если ты очень настаивал?
О том, что он предполагал просто перейти через улицу в сад «Эрмитаж» и принять там, в ресторанчике, по соточке, Вячеслав также благоразумно промолчал. Зачем же останавливать человека, если у того вдруг рождаются вовсе не глупые идеи? Так они и оказались в «Узбекистане», где для них всегда имелся уютный уголок. Точнее, маленький кабинетик, которым распоряжался сам хозяин Рустам Алиевич, а в его отсутствие – мэтр Ашурали Ибрагимович и где можно было разговаривать без всякой боязни быть услышанным. И сколько же хороших, но, главное, полезных минут провели они здесь! А какая кухня! Какой замечательный старый коньяк, поставленный на выдержку еще при советской власти!
Отдали должное острым закускам, на которые превосходно лег традиционный коньяк «Москва» двенадцатилетней выдержки, ненавязчиво и мягко напомнивший в разгар ледяной зимы об опьяняющих душу ароматах летних цветов. Вячеслав Иванович невольно размечтался о той поре, когда сможет наконец усесться на ранней зорьке с удочкой, наблюдать медленно подымающийся над сонной водой влажный туман и дышать, дышать полной грудью, поеживаясь от предутренней прохлады... Это видение было настолько зримо, что он даже пропустил мимо внимания какой-то заданный ему Турецким вопрос. Оторвал невидящий взгляд от собственной тарелки и уставился на Александра, тот смотрел удивленно.
– Ну чего? – спросил, жалея об исчезнувшей картинке.
– А чего ты повторяешь мой вопрос? – улыбнулся Турецкий. – Ты, как тот хохол, задумавси?
– Какой хохол? – нахмурился Грязнов, ничего не понимая.
– Тот, что врезался однажды лбом в мой багажник. Ехал на велосипеде с мешком картошки за плечами, башку свою опустил, ну и врезался. И вся картошка его рассыпалась по шоссе. А я и стоял-то на обочине. Я его спрашиваю: ты чего, мужик? Совсем, что ли? А он отвечает: та задумавси... И фингал на лбу растирает. Мне ему даже расхотелось дать в глаз. Слушай, я тебя зачем пою и кормлю? Чтоб ты мечтал тут или о деле думал?
– А-а... Ну да, ты рассказывал, помню... Надоело все, Саня! – с легким таким отчаянием в голосе сказал Вячеслав. – Уйтить бы... как писал один...
– Ага, и не прийтить, – закончил Александр, – тоже читали. Шиш тебе, начальник. Давай-ка лучше колись.
– Так зачем? Ты его и сам прекрасно должен помнить... Джамал Джафарович.
– Во-он кто! А он нынче где обитает? На зоне или как?
Старая уже история. Вместе со Славкой они раскручивали героиновую эпопею, в которой были основательно замешаны трое братьев Багировых.[2] Джамал младший, он пару московских рынков держал тогда. И вопреки проискам многочисленных советчиков, они довели-таки дело до суда. А остальное уже не интересовало Турецкого. Так чем же дело закончилось?
Старшего брата отмазали друзья в правительстве. Средний сел, поскольку с ним вопрос был предельно ясен и он решил, что «ментовская зона» для него, бывшего генерала МВД Азербайджана, гораздо спокойнее, чем слишком жаркие объятия президентского клана, тщетно ожидавшего его экстрадиции на
