более нелестными выражениями, которые словно нарочно копил для этой цели – ну когда можно будет без опаски вылить на голову человека буквально все, что ты о нем знаешь и думаешь. А дело, оказывается, в том, что, по мнению Вячеслава, ни одна, даже самая замечательная б... не должна ставиться на одну ступеньку с женой друга! Во как! И это где ж он такого набрался-то? Неужто в анналах все той же французской литературы? Так там, как раз наоборот, отношение к женщине, независимо от ее профессии и общественного положения, было всегда любовным и почтительным – ну до определенной степени. А потом Турецкий был почему-то уверен, что Вика определенно не заслуживает такого пошловатого, мягко выражаясь, отношения к себе со стороны рыжего собрата. Одним словом, едва не поссорились.
И вот теперь он, вместо того чтобы отслеживать, понимаешь, джип Питера Реддвея и внимательно изучать собранные Денисом факты, шляется черт знает где в поисках очередных ментов-оборотней. Как будто их после этого станет меньше!
Ладно, поговорили, и Турецкий отключился на время, чтобы продолжить жесткий на этот раз допрос понемногу терявшего свою каменную уверенность сержанта.
Для Николая Фаридовича, как упорно обращался к нему Турецкий, и только на «вы», копия милицейской сводки, а также вырезки из газет, где в криминальной хронике упоминалось кровавое преступление в Лианозове, казалось бы, не стали чем-то неожиданным. Вероятно, он и сам знал, каким образом заканчиваются подобные дела. Другое пока было ему недоступно.
Он даже не догадывался, что главную вину за убийство уголовников следователь всерьез возложит на его плечи. А когда он понял, что все его знания в настоящий момент есть не что иное, как сфабрикованная прямо здесь, на его же глазах, туфта, на которой он попросту погорел, вот тут циничное и напускное его спокойствие словно водой смыло. Ух ты, кабы мог, так задушил бы, поди, этого гада следака! Да только руки коротки оказались... В браслетах принял его для серьезного разговора Александр Борисович.
Но вывести подследственного из себя – это была лишь первая и далеко не основная задача Турецкого. Теперь надо было теряющему контроль над собой преступнику показать на конкретных, наглядных примерах, что его ожидает в ближайшем будущем. За что? А за то, что оклеветал подельников и послал их на смерть. Кто поверит, будто его нарочно подставили? Митяй? А почему Сафиев так уверен в этом человеке, если ни разу его в глаза не видел?..
Другими словами, Николай Фаридович был поставлен Турецким перед серьезным выбором, где либо «да», либо «нет», третьего не дано. Или ты немедленно начинаешь говорить правду, и тогда мы, со своей стороны, тоже можем кое-что и тебе гарантировать... Ну, например, не предавать гласности твою прямую вину в зверском убийстве троих членов таганской группировки. Либо все это немедленно становится известным в криминальных кругах, после чего тебе никто не сможет пообещать, что ты доживешь до ближайшего восхода солнца. А теперь думай.
И, только увидев, что Сафиев действительно начал думать, Турецкий отправил его в камеру – до утра. Утром сержант получит последний шанс. Или не получит уже никогда. После этого напутствия он и вызвал контролера, чтобы тот увел подследственного обратно в камеру.
Александр Борисович не кричал, не стращал, не ругался, он просто предупреждал – сухо и холодно. С насмешливой улыбочкой, от которой Сафиеву, если в нем еще оставалось что-то человеческое, должно было стать по-настоящему страшно.
Даже если бы Николай Фаридович и сумел кинуть весточку на волю, ответ не успел бы прийти, это тоже объяснил Турецкий, поэтому и рассчитывать на помощь от своих Сафиеву тоже не приходилось. Но весточка больше не уйдет – сегодня новый контролер, а завтра всем будет плевать на то, что случится с неким Сафиевым.
– Да, кстати, гаражик-то мы твой обнаружили наконец, – равнодушно и словно между прочим бросил Турецкий вслед уходящему Николаю Фаридовичу, почему-то с необъяснимым злорадством успев заметить, как вздрогнули и обвисли его могучие плечи.
А ведь попал!
Ничего, к сожалению, оперативники до сих пор не обнаружили. И фраза была брошена Турецким наугад, в расчете на то, что и тут купится уже сбитый с ног преступник. Невелик, поди, ум, чтоб тебя, сукиного сына, не переиграть...
Значит, теперь что же? Гараж тот надо искать, вот что. Кончать топтаться на одном месте и закидывать сеть на всю родню и всех знакомых сержанта. И там, возможно, найдутся ответы на очень многие вопросы.
А самому Турецкому можно временно переключаться и на джип. Что там у Дениски делается?
Грязнов-младший отозвался сразу.
Он со всей своей командой ожидал дядьку, который вместе с отделением СОБРа должен был с минуты на минуту прибыть на аэродром подмосковного города Жуковского, где с коммерческой стоянки должен был также в самое ближайшее время подняться транспортный самолет, чтобы взять курс на Баку. Такой вот, понимаешь, расклад.
– Я там вам нужен?
– Да ты просто уже и не успеешь, дядь Сань. Можешь не отрываться от своих насущных дел. Да и мы, думаю, скоро вернемся в Москву. Не прошел у них этот номер, они в старом трейлере вывезли джип из мастерской, думая, что мы ничего не увидим. А маячок сработал, поэтому мы особо-то и не торопились. Ну а теперь – тем более... Все, дядь Сань, извини, вон они, вижу.
– Давайте, ребятки, держите в курсе...
Клавдия Сергеевна, секретарша Меркулова, передавая Турецкому большой конверт, доставленный с курьером из ЭКУ – Экспертно-криминалистического управления, что на Петровке, 38, с лукавой усмешкой спросила:
– А кто ж это у нас такой симпатичный?
– Ты про меня, Клавдия? – слегка удивился Александр Борисович и чуть приосанился.
– Нет, друг мой, – игриво двинула в его сторону пышным своим бюстом медленно увядающая кокетка, даже не поднимаясь со стула. А какой была – у-у-у! Какие страсти разыгрывались в ее родном Орехове- Борисове! Какие руки лебединые творили чудеса! Какие... гм, да...
Впрочем, если верить писателю Юрию Карловичу Олеше, женщина всегда остается женщиной (за исключением бабы-яги, где не все до конца понятно), а потому умный мужчина, как говорится, от добра добра не ищет. Особенно после принятой на грудь бутылки и когда он сам давно уже не юноша. Вот и слово «была» к Клавдии не должно иметь отношения изначально, по определению.
– Но кто же?! – Турецкий требовательно навис над ней, разрешая вдохнуть запах хорошего французского одеколона, выданного ему сегодня утром супругой в благодарность, видимо, за пережитые им страдания.
Клавдия чуть не сомлела, благо в приемной заместителя генерального прокурора посторонних не было. Но и на явный вызов тем не менее не отреагировала.
– Я про этого, – она потыкала указательным пальцем в конверт. – Такой мужественный мужчина! Ну просто обожаю!
– А кто тебе разрешал, моя дорогая, – мягко спросил Турецкий, – без спросу копаться в чужих документах? А если б там был, к примеру, ну...
– Можешь не продолжать свои вечные глупости. И потом разве я не должна знать, за что расписываюсь и за что несу ответственность?
– Все правильно, молодец, конверт же не запечатан. А это один крупный преступник. Так я думаю, – небрежно сказал Турецкий, забирая фоторобот неизвестного Дмитрия Сергеевича. – Ох, гляди, Клавдия, подведет тебя когда-нибудь твоя эта... любвеобильность! Так ведь и срок схлопотать недолго!
– Ты нахал и негодяй, если смеешь думать обо мне такие слова!
– Все, дорогая, – Турецкий чмокнул ее в румяную щечку возле носа, – никакие слова я больше не думаю! А когда появится твой замечательный шеф, не забудь сказать ему, что лед, кажется, тронулся. – И, смеясь, удалился к себе в кабинет.
А теперь шутки в сторону. Когда там, на Петровке, Ирина увидела окончательный вариант фоторобота, созданный ею совместно, а точнее, под руководством старейшего эксперта-криминалиста ЭКУ Иосифа
