устремлялись в атаку. Жгучий и колючий бурьян так и ложился под наши ноги, точно работали не наши руки, а мощная сенокосилка. Конечно, в процессе такой борьбы случались и раны - синяки да царапины, и крапивные ожоги, но мои мальчишки все это переносили стоически.
Батюшка вздыхал:
- Ну, ребятушки, нельзя же так быстро-то, устанете сильнее!
- Ничего! - бодро отвечали мы и дожимали противника.
А вот колючие кусты представлялись мною уже как коварные драконы, змеи-горынычи. С ними и впрямь мороки было побольше, но «зернышки» одолели и их...
И вот так получилось, что благодаря всем нашим стараниям и упорству вторая смена лагеря выполнила возложенные на нее обязанности всего за одну неделю! Мы снесли весь бурьян, окружавший храм, выкорчевали сухие и лишние кусты и деревца, убрали мусор с прилегающей территории и даже подготовили площадки и навесы для строительных материалов. А под конец еще прошлись и по дороге, ведущей к селу, и завалили щебнем и битым кирпичом все ямы и колдобины. Храм сразу преобразился. Его вновь стало видно далеко-далеко...
Одно огорчало, убрав мусорное покрывало, мы невольно обнажили все раны и язвы, нанесенные зданию безбожными временами: разбитую колокольню, отсутствие крестов, обшарпанные грязные стены, мрачное зияние дверных и оконных проемов, сгнивший пол, закопченные, исписанные внутренности, разобранную кровлю... Видя все это, мы понимали, что, хоть и славно поработали, но сделали еще так мало... Ведь закрытый 70 лет храм нельзя возродить за неделю. Потребуется еще много и много времени, сил и средств, чтобы над окрестными лугами и лесами вновь загудел пронзительный звон колоколов и солнце отразилось бы на золоте куполов...
Ко всему сказанному хочу еще добавить, что «зернышкам» весьма активно помогали местные пацаны, частенько захаживавшие на гору и привлеченные нашими сражениями с зарослями.
Батюшка остался очень доволен нашей работой. Он объявил благодарность нам и Людмиле Степановне и стал уже подумывать о начале ремонтно-восстановительных дел. Все-таки было приятно осознавать, что именно мы, маленькие «зернышки», первые проложили дорогу к поруганному храму Преображения Господня! И, даст Бог, он скоро преобразится и засияет опять всей своей былой славой... Ответственность перед таким великим делом придавала нам новых сил и порывов. Брат Феодор трудился вместе с нами, а иногда на целый день пропадал где-то. Говорили, что он посещает и другие храмы в округе, как порушенные, так и действующие. Его никто не стеснял в своих действиях, не упрекал, не контролировал, не требовал отчета. Распорядок дня в нашем лагере он строго соблюдал, по мере возможностей принимал участие в различных мероприятиях, ел мало, отказывался от мясного и молочного, порой уходил в лес помолиться. За всю неделю мы с ним поговорили всего лишь один раз. Вот как это вышло.
Однажды брат Феодор задержался в храме, отмывая на стене какую-то старую роспись. Меня послали позвать его.
- Брат Феодор, идемте обедать! Все уже ждут! - весело крикнул я, войдя в полутемный храм.
Монах бросил тряпку в ведерко, быстро вытер руки о полу своего черного одеяния и вышел. Пока шли, он вдруг обнял меня за плечи и сказал:
- Крепкий ты, брат Георгий! Из тебя хороший батюшка выйдет...
Я улыбнулся. Такая мысль еще никогда не приходила мне в голову.
- А не боишься ты, Георгий, что вот вы все тут восстановите, а придут другие и разрушат ваши труды? - продолжал брат Феодор.
- Нет, не боюсь!
- Отчего же?
- Потому что веру нашу православную никто никогда не разрушит! Сколько вот уже били и давили ее, а вот она живет и опять возрождается. Так всегда будет! Потому и надо что-то делать для того, чтобы она жила в людях. С нами Бог, и что нам сделает злой человек? Да ведь и каждый из нас - это маленький храм Божий! Всех не порушишь, так ведь?
- Эге... - как-то неопределенно вздохнул брат Феодор и опять усмехнулся своей отрешенной улыбочкой.
* * *
И вот наступило 12 июня - День России[6].
