Хотите знать, как выглядела моя фирменная футболка? Что ж, опишу ее немножко. Вся она была небесного цвета. На груди красовался золотой Преображенский собор, такой, каким он должен был стать после реставрации. А на спине был изображен золотистый тугой колос с выпадающими из него зрелыми зернами. Сверху сверкала полукруглая надпись «Зернышки», оранжевого цвета, выполненная в старославянском стиле. А под колосом более мелкими буквами было начертано: «ПМЛ», и стояли месяц и год нашего в нем пребывания. Футболка была яркой и хорошо просматривалась издалека. Попадавшиеся мне люди глядели на меня с удивлением и уважением, и это обстоятельство очень радовало мою душу, наполняя ее ощущением чего-то важного, недоступного для многих, но тем не менее, к чему я был причастен. Просто, наверно, так и должен чувствовать себя православный христианин, шествующий по миру, как маяк, разливающий вокруг свет Веры, Мира и Любви, Добра, Согласия, Милосердия и Всепрощения, чтобы все желающие могли насладиться им или согреться у него, а то и найти при этом сиянии свой правильный жизненный путь.
Добрался я до Никольского без всяких происшествий. Дядя Миша меня уже ждал. Мы поприветствовали друг друга. Хозяин сильно огорчился от того, что не пришла Прасковья, ибо он приготовил нам вкусное угощение. Он проводил меня в сад, где в тени раскидистой груши был накрыт небольшой столик. И тут мне пришлось отдуваться за двоих. Но, как вы знаете, ребята, меня-то этим особо не проймешь! Дядя Миша поставил на стол огромную чашку, почти до краев наполненную творогом, густо перемешанным с молоком, сметаной, сливками, медом и клубникой. Вкуснятина была невообразимая, и я, приняв от хозяина сдобную булку и деревянную ложку, тоже сильно пожалел о том, что Пашка не смогла пойти со мной, а то бы мы с ней «оторвались» здесь «по полной программе»! Пока я ел (причем за обе щеки, хоть и пытался вначале сдерживать себя!) хозяин набивал мой рюкзак гостинцами. Он положил в него двенадцать литров молока в пластиковых «полторашках», пластмассовую литровую банку со сметаной, еще килограмм домашнего масла в мешочке и приличный пакет творога.
- Донесешь? - поинтересовался дядя Миша и заулыбался, видя, как я, не очень уж и умело управляясь непривычной для меня здоровенной ложицей, сильно перепачкал себе щеки, нос и подбородок.
- Это ерунда! - отмахнулся я и прогнал пчелу, назойливо жужжащую близ моего лица. И вдруг над селом здорово прогрохотало.
- Ого! Кажется, дождь собирается! - заволновался я, облизывая объемную ложку.
- М-да... - как-то озабоченно согласился со мной хозяин, поглядывая на то, как над околицей села начинают кучиться сине-серо-белые облака. - Надо сено сгрести, пожалуй...
- Вам помочь, дядь Миш? - предложил я, грузно поднимаясь из-за стола.
- Нет, не надо, спасибо! Сено у меня во дворе, если что, брезентом прикрою. Ты уж лучше ступай, не дай Бог разненастится.
Я отблагодарил дядю Мишу за отличное угощение, и он помог мне взвалить на спину внушительную торбу.
- Ну как, ничего? - поинтересовался хозяин, поправляя рюкзак.
- Отлично! Дойду, как миленький! - бодро ответил я.
Дядя Миша проводил меня до калитки.
- Заходите еще как-нибудь! - сказал он. - И девчонку обязательно приводи. У меня для вас еще много чего вкусненького найдется!
Винни-Пух на моем месте спросил бы: «А что, разве еще что-то осталось?», но я только улыбнулся и заверил доброго хозяина в том, что мы постараемся обязательно проведать его еще на этой неделе. В небесах вновь прогремело, словно там пронесся скорый поезд. Воздух стал еще более влажным, душным и разряженным.
- А может, переждешь пока тут, а то гроза, видно, начинается! - предложил дядя Миша, с беспокойством поглядывая на тучи.
- Ничего, дядь Миш, иду на грозу! Авось разойдемся! - улыбнулся я и бодро двинулся в путь.
- Ну с Богом, сынок! - и хозяин перекрестил меня на прощание.
Когда я вышел из села, то от бодрости моей не осталось и следа. Духота, жуткая парилка, отсутствие свежего воздуха, тяжелая ноша за спиной и немалая тяжесть спереди - в животе - сделали свое черное дело. Я резко сбавил ход и уже просто поплелся по неширокой, полузаросшей тропе, ведущей сначала к мертвому Никольскому храму, а потом далее - в сторону нашего лагеря.
- Все от того, что кто-то слишком много ест, - усмехнулся я, утирая пот со лба.
