– Да черт с ним, с комбинатом! – буркнул Грязнов. – Ты в этой технике разбираешься? Вон кассета застряла.
– Еще бы! Он же сдох, наш видик!
– Я уже догадался... Вот тебе ответственное задание: достань кассету любой ценой.
– Но у меня же встреча назначена, шеф!
– Кассета важней. Справишься, представлю тебя к ордену. А нет – дядьке пожалуюсь.
Щербак хмыкнул и пошел за инструментом. Грязнов уже взялся было за ручку дверцы машины, но вдруг оставил ее и перемахнул через ограду к черной дыре в асфальте. Ее еще не успели заделать.
В воде, которая текла глубоко внизу, Грязнов увидел свое отражение – черный силуэт, пытающийся сохранить равновесие на краю пропасти...
– Женщина, – гулко произнес силуэт. – Шерше ля фам...
11
На ловца и зверь бежит. Едва приехав на «Мосфильм», он встретил пожилую операторшу.
– Людмила Андреевна! – крикнул Грязнов, ускоряя шаг.
Худенькая фигурка операторши, еще секунду назад маячившая в конце длинного мосфильмовского коридора, вдруг исчезла из вида.
Денис попытался ее нагнать, вылетел на лестничную площадку, но куда бежать дальше – вверх или вниз, – не знал.
– Вы не видели, куда пошла Людмила Андреевна Успенская? – обратился он к проходившей мимо девушке в костюме индейца.
– Простите, я неместная, – пропищала девушка.
Побоявшись окончательно заблудиться, Денис решил отправиться в павильон, уж туда-то рано или поздно Успенская сама подвалит.
Свет в павильоне был притушен, и от этого декорация выглядела как-то угрюмо и даже зловеще. Съемочная группа маялась, бутафоры прибивали доску. Из актеров на съемочной площадке был только Максимов. Прикрыв глаза, он полулежал на кушетке и с кем-то тихо говорил по мобильному телефону. Увидев Грязнова, махнул ему рукой, но не очень приветливо.
Морозов сидел в раскладном кресле режиссера и курил, стряхивая пепел в бумажный кулек. Ему, впрочем как и всем остальным, было скучно.
Денис присел рядом.
– Что происходит?
– Ничего... Тиграныч объявил перерыв часа три назад и пропал. Пиджак его вон висит. Что за люди? Никакой дисциплины...
– Искусство, – вздохнул Грязнов. – Не знаете, где можно Успенскую найти?
– Только что тут крутилась. Посиди, сама придет.
– А я вчера с Цыганом на рыбалку ездил.
– Много поймали?
– Да так...
– Наконец-то он за ум взялся, хоть на человека похож стал.
– В этом есть и ваша заслуга.
– Наверное... – Морозов кивнул на актера, которого уже окончательно сморило, он так и уснул с телефоном в руке. – Ты посмотри на него... Как с гуся вода...
– Он повеситься хотел.
– Я тебя умоляю! С такими бабками не вешаются. Знаешь, все преступления совершаются по двум причинам. Первая – любовь. Вторая – деньги.
– Шерше ля фам.
– Шерше ля бабки, – поправил его Морозов. – Может, все дело в них? Ты бы узнал, кто ему отстегивает. Фильм-то на его деньги снимается, усек?
– А вам это сделать не легче? Я лицо частное.
– Пробовал, молчит, под дурочку косит. Это мне и не нравится.
– Мне много чего не нравится... – доверительно сказал Денис. – Следователь вот дело закрыл...
– Знаешь, честно говоря, я бы на его месте... – Морозов запнулся.
– Что? Тоже бы?
– Ну, в общем... да...
– Надо поговорить с Успенской. – Денис с утроенной силой начал гнать от себя пораженческие настроения, которые чахоточными приступами душили его в последнее время все чаще и чаще. – Хотите присоединиться? Будет интересно.
Внезапно лист фанеры, изображавший бетонную стену квартиры, покачнулся и с грохотом повалился на пол.
– Охрана-а-а!– спросонья испуганно заорал Максимов.
– Простите, извините!.. – Откуда-то из темноты выскочили декораторы.
– Всех уволю! Всех, к чертовой матери!
12
Успенская объявилась к концу смены. Вероятно, надеялась взять Грязнова измором, но не тут-то было.
– Людмила Андреевна, вы никак от меня бегаете? – Денис с Морозовым обступили операторшу с двух сторон.
– Мальчики, я тороплюсь. – Успенская попыталась было проскочить мимо Грязнова, но тот сделал шаг в сторону, преграждая ей дорогу.
– Я звонил в ЦОП.
– Хорошо, – после небольшой паузы сдалась Успенская. – Нет, это очень плохо. Это катастрофа. Я здесь ни при чем, все вопросы к нему! – Она указала на группу молодых людей, которые курили на лестнице. – Саша, поди сюда! За тобой пришли!
Несведущий запросто мог бы принять ЦОП за какой-нибудь секретный завод по производству оружия, тогда как здесь всего-навсего проявляли пленку.
Второй оператор, парень лет тридцати, в джинсовом костюме, смотрел на золотистую коробку «кодака» с видом приговоренного к смерти.
– Ну не мог я... – бормотал он. – Сколько уж говорить? Это не я...
– Алкоголик чертов! – едва сдерживалась Успенская. – Закройте кто-нибудь дверь!
Морозов прикрыл дверь тесной подсобки.
– Это не я... – повторил оператор.
– Головка от буя! – Успенская переживала так сильно, что никак не могла попасть сигаретой в мундштук. – Такого позора у меня никогда не было! Ни-ког-да!
– А чего вы сразу обзываетесь? – по-детски обиделся парень.
– Погодите-погодите, – успокаивал их Грязнов. – Я не понимаю ничего... Что произошло?
– Объясни, красавчик! – с ненавистью смотрела на второго оператора Успенская.
– Ну это... Тут, значит... В общем... Чувствительность у нее четыреста единиц. Я точно помню, что записал «четыреста». Ну точно помню! И не мой это почерк!
– Давай-давай, говори, ага, – издевалась над ним операторша. – Почерк не его! Ты вообще писать не умеешь, алкаш!
– Ну чего вы опять?
– Я тебя убью! – Успенская хотела вцепиться в парня, но Морозов успел ее придержать.
Денис рассматривал бумажный бланк, приклеенный к крышке коробки. В графе «чувствительность» было записано: «сто».
– И что теперь? – обратился он к оператору.
– Полный засвет. Ее проявили как сто.
– Там хоть что-нибудь можно рассмотреть?
– Можно. Перфорацию.
