– Людмила Андреевна, – Денис укоризненно посмотрел на Успенскую, – что же мы столько времени потеряли?
– Вам этого не понять, – зашипела на него операторша. Так в старых фильмах партизаны шипели на фашистов. И вдруг она скуксилась, зашмыгала носом: – Я вас очень прошу, пожалуйста... Не говорите Мише и Марику... Я сама им все скажу...
Грязнов пообещал, в ответ взяв с Успенской обязательство, что она больше не будет его обманывать. Превозмогая гордыню, операторша даже попросила у него прощения за бесцельно потраченное время. На том и разошлись. Забракованную пленку Денис прихватил с собой, надеясь с помощью Вячеслава Ивановича Грязнова отдать ее в какую-нибудь ментовскую лабораторию, может, там поколдуют над «кодаком» и что- нибудь вытянут.
Денис и Морозов быстрым шагом вышли на улицу, где была припаркована машина.
– Старая дура! – Грязнов бросил коробку с пленкой на заднее сиденье и стал щелкать кнопками мобильника.
– Не скажи... – мягко возразил Морозов. – Я ее как раз понимаю. Когда молодые подпирают, старикам нужно быть безупречными. Ты что – столько пленки в браке...
– Алло, это я! – Денис привалился к нагретому солнцем капоту. – Щербак, ты? Скажи Самохе, пусть возьмет кого-нибудь, кто у нас свободен, и дует на «Мосфильм». Тут посторонний заходил в цех обработки пленки...
– Не киностудия, а проходной двор, – теперь уже согласился Морозов.
– Надо поспрашивать, может, кто видел. Если получится, составить фоторобот. Да, что там у тебя с кассетой? А молотком пробовал? В мастерскую? Сам отвез? Только утром? Ну и работнички! Ладно, передай Самохе и – отбой.
– Ты про Максимова не забудь, – сказал Морозов.
– Максимова я обязательно покручу. Но сейчас это главное. – Денис кивнул на коробку с пленкой, спрятал мобильник в карман и посмотрел на Морозова так, будто искал у него последней защиты. – У нас там столько дел висит, а я ничем другим заниматься не могу. Физически.
– Это бывает.
– И совершенно не знаю, что делать дальше...
– Начни с экспертизы, у тебя же есть связи.
– Я не об этом... Вообще...
– Плыви по течению, вынесет. Главное – не торопись. Ага?
– Ага...
13
Денис заметил Елену лишь тогда, когда она начала стучать в окно задней двери его машины.
– Задумался... – сказал он, когда Лена села рядом с ним. – Только я не домой. Но до метро подброшу.
– А можно я просто с тобой покатаюсь?
– Можно...
– Понимаешь, я сегодня все свои дела сделала, и теперь...
– Я все понимаю.
Он не сводил взгляда с ее ярко-белой кофточки. Ему всегда казалось, что для траура приличествует какая-то другая цветовая гамма.
На набережной они застряли в пробке. Видимо, где-то впереди была большая авария.
– Мою работу на фестиваль отправляют... – сказала Лена.
– Куда?
– В Бад-Штрасбург.
– Это где?
– В Германии.
– Когда?
– Через две недели. Варшавский завтра летит, там кинорынок открывается. А у меня паспорта заграничного нет.
– Почему?
– Старый закончился, а новый не успела сделать. Все так неожиданно.
– Да уж... Что-нибудь придумаем, у меня в ОВИРе знакомый работает.
– Было бы здорово... Но я не для этого про фестиваль...
– Перестань.
Взгляд Грязнова остановился на большом придорожном плакате, который рекламировал бензин какой-то нефтяной компании.
– Плыви по течению... – тихо сказал он.
14
Дверь долго не открывали. Наверное, просто не слышали звонка. До Дениса отчетливо доносились детские крики и громкая музыка. Наконец на пороге появилась толстая женщина в халате и чалме, сделанной из полотенца.
– Здравствуйте, моя фамилия Грязнов.
– Проходите. – Хозяйка пропустила Дениса в прихожую. – Тапочки сами выберете, какие больше понравятся. Только я очень вас попрошу. Эдуард Николаевич болеет, так что вы не долго.
Музыка зазвучала еще громче. По коридору с гиканьем промчались четверо мальчишек с игрушечными пистолетиками в руках. Они играли в войнушку.
– Мам, а чего папа не хочет, чтобы мы его в плен брали? – заканючил самый младший из них.
– Отстаньте от папы, ему плохо.
– Он умрет? – Радостная мордашка мальчишки сделалась плаксивой. Так быстро настроение может меняться только у маленьких детей.
– Не говори глупостей! Иди играй! – Женщина распахнула перед Грязновым дверь в комнату.
Лидский лежал в кровати, укутанный теплым одеялом. Вокруг горла – шерстяной шарф, на лбу – грелка.
Следователей по особо важным делам Московской городской прокуратуры тоже иногда валит с ног банальный грипп. А следователем Эдуард Николаевич Лидский был классным, – во всяком случае, именно так Грязнов-старший отзывался о своем старинном приятеле. Приятель этот был настолько старинным, что его домашний телефон удалось отыскать не без труда. Зато на встречу с «племяшом» Славы Грязнова Лидский согласился сразу, несмотря на свой недуг.
– Добрый вечер, Эдуард Николаевич...
– Привет... – Лидский вытянул из-под мышки термометр.
– Сколько?
– Тридцать восемь и семь. Это заразно, так что близко не садись... Дай я на тебя посмотрю.
Денис сел на краешек стула. Музыка продолжала грохотать.
– Совсем не похож, – через какое-то время констатировал Эдуард Николаевич. – Рыжий, смотри-ка. Ты-то почему рыжий?
– Так получилось.
– Давненько мы с твоим дядькой не встречались... Он мне что-то в двух словах пытался объяснить...
– Двух слов не хватит.
– Это я уже понял. Ну где твой сценарий?
– Не мой. Его мой товарищ написал. – Грязнов вынул из портфеля рукопись сценария.
– Не возражаешь, если я попозже прочитаю, когда полегчает?
– Да, конечно...
– Нет, все-таки любопытно, дай сюда. – Лидский приподнялся на локте, взял сценарий. – Окно приоткрой.
Денис отдернул штору.
