– И все-таки, Савва Васильевич, – произнес наконец Турецкий, – давайте вернемся к нашим баранам. Итак, ваша основная версия – заказняк, к которому имеет, с вашей точки зрения, отношение находящийся в бегах вор в законе Январев. Могу добавить в этой связи, если вы не в курсе, что «Континент-трасс» в свое время был основан на деньги воровского общака как раз с помощью Январева.
– Нечто в этом роде я и подозревал, – усмехнулся Алексеев, – несмотря на показания некоего Голдина, имеющиеся в деле.
– Его зама?.. Да, я заметил. Ну долго врать мы ему не позволим! Скоро этому господину будет не до вранья: я перед самым вашим приходом разговаривал с директором Центробанка, мы немного знакомы.
– И что? – Глаза Саввы вспыхнули неподдельным интересом. – Банкротство наверняка фальшивое, да?
– Дело даже не в этом, – покачал головой Александр Борисович. – Не стану погружать вас в детали, но... Словом, для того чтобы вернуть клиентам деньги, имеющиеся на счетах, средств практически хватает. Главное открытие состоит в другом: комиссия раскопала след огромной суммы, буквально за неделю до Нового года отправленной Суриным и его ко€мпани за рубеж – в Антверпенский банк...
– И как велика эта неучтенка? – замер пораженный Алексеев.
– Только не падайте в обморок: четыреста миллионов долларов. Плюс переведенные еще до того активы на сумму около двухсот миллионов.
Савва Васильевич молчал, вероятно, не менее минуты, переваривая полученную информацию.
– Да за такие деньги, – произнес он наконец, – не то что священника, папашу родного замочат... Я имею в виду наших клиентов, а не нормальных людей, конечно...
– Возможно, вы правы, – ответил Александр Борисович. – А возможно, нам с вами, во всяком случае пока, не стоит забывать об этом мешающем нашей основной версии факте... В любом случае, пока не доберемся до самого Январева, следствие, к сожалению, будет в той или иной мере пробуксовывать... Согласны?
Савва Васильевич Алексеев был согласен в этой части с Турецким целиком и полностью.
С девственностью Лариса Дроздова рассталась еще в семнадцать лет, решив, что тянуть дальше с приобретением сексуального опыта нет смысла. Во-первых, мужчины, считавшие невинность едва ли не главным достоинством будущей супруги, давно вымерли – нынешние, наоборот, относились к материальному доказательству невинности чуть ли не подозрительно. Все еще девица? Следовательно, никто не соизволил позариться!.. Во-вторых, почти все Ларисины ровесницы изведали прелести «любви» значительно раньше, и быть «хуже других» она не собиралась. Это и стало единственной причиной, по которой Ларочка вознаградила таким образом самого преданного своего поклонника школьных лет – сразу после выпускного бала...
На этом их отношения и завершились: занятия любовью ее разочаровали, ничего особенного она не почувствовала, если не считать ощущения брезгливости. Изредка возникающие после этого краткие связи не отличались большим количеством и особой радости ей тоже не приносили. Поэтому то, что произошло у Ларисы в памятную победную ночь с Лопухиным, и стало не просто открытием, но настоящей новой страницей в ее жизни... Во всяком случае, именно с таким ощущением проснулась она на следующее утро в квартире Евгения, рядом с ним на широкой, но неудобной софе.
Некоторое время девушка лежала, боясь шелохнуться, боясь перевести взгляд с неопрятного, потрескавшегося потолка на спавшего рядом мужчину: а вдруг и на сей раз все окажется иллюзией?.. Наконец, осторожно шелохнувшись, она повернула голову, и моментально сердце ее забилось с удвоенной силой... Господи, до чего же он был красив – даже спящий, даже когда его удивительные, серые, как сталь, глаза были закрыты!..
Не в силах больше выносить охватившие ее чувства, Лариса тихонечко, стараясь не разбудить Лопухина, выскользнула из постели, подняла с пола его рубашку и накинула на себя. Накануне она даже не успела толком оглядеться в Женином жилище – не до того было... Кажется, свою однушку он сам назвал норой, и именно на нору, причем явно холостяцкую, она больше всего и походила.
Лариса оглядела довольно просторную, но абсолютно запущенную комнату с минимумом мебели, производившей впечатление собранной с миру по нитке. Рассохшийся письменный стол, заваленный какими-то книгами и тетрадками. «Наверное, он студент, – решила она. – И эта квартира съемная». Возле стола вместо стула деревянное кресло, давно расставшееся со своей полировкой. В комнате не было даже платяного шкафа: одежда Лопухина, правда аккуратно прикрытая чистой простыней, висела на стене. Зато имелась антикварная, как подумала Лариса, этажерка, плотно забитая книгами.
В глаза бросилось название одной из них – «Протоколы сионских мудрецов», и девушка, решив, что это что-то философское, уважительно покосилась на софу, где по-прежнему крепко спал Лопухин. Потом она протянула руку, чтобы заглянуть в эту столь умную, если судить по названию, книжку, но рука замерла в воздухе: взгляд Ларисы наткнулся на соседний довольно солидный том в черном переплете, и она с некоторым недоумением прочла: «Адольф Гитлер. Майн кампф»...
Нельзя сказать, чтобы она вовсе не была в курсе всевозможных нынешних молодежных движений, связанных с политикой. Однако в сферу личных интересов девушки это не входило.
– Интересуешься моим внутренним миром? – Лариса, вздрогнув от неожиданности, едва не уронила черный томик, который уже держала в руках, и резко обернулась.
Евгений, абсолютно голый и совершенно незаспанный, сидел на постели, уставившись на нее слегка насмешливым взглядом. Лариса почувствовала, что краснеет, и как можно безразличнее пожала плечами.
– Вообще-то не очень, – честно призналась она. – Я в таких вещах не слишком хорошо разбираюсь... Просто делать было нечего, пока ты спал.
– Ну разобраться никогда не поздно, это дело поправимое... Иди сюда, моя красавица!..
Ослушаться его было отчего-то невозможно, да и ни капельки не хотелось, скорее, напротив... И книжки тут же были забыты. Не вспомнила Лариса о них и спустя час, когда они с Женей уже пили на кухне необыкновенно крепкий и ароматный чай, заваренный Лопухиным собственноручно, заедая его бутербродами с сыром. Зато она вспомнила наконец о другом: об оскорбленном ею вчера редакторе...
– Даже представить страшно, что теперь будет, – вздохнула девушка.
– Ты это о чем? – Он спокойно отхлебнул обжигающий чай.
– Не о чем, а о ком... Об этом козле, конечно! Теперь у меня никакой поездки на московский конкурс точно не будет... Представляю, как он вчера взбесился... – Она робко глянула на Лопухина, продолжавшего невозмутимо жевать бутерброд и запивать его чаем.
Наконец с сыром было покончено:
– С чего ты это взяла? – произнес Евгений. – Поедешь ты на конкурс, я же сказал тебе вчера, что поедешь, – значит, поедешь.
Лариса посмотрела на своего нового любовника и вдруг с удивлением поняла, что ей, всю сознательную жизнь мечтавшей попасть в столицу, в данный момент совершенно безразлично, попадет она туда или нет. Более того – не слишком-то и хочется. Во всяком случае одной, без Евгения.
Лопухин словно угадал ее мысли и, ненадолго задумавшись, продолжил:
– Поедем вместе, Ларусик. Мне уже давно и самому нужно попасть в Москву – повидаться с нашими...
– У тебя там что, родители? – простодушно поинтересовалась она, вызвав на лице Евгения улыбку.
– Нет, – покачал он головой. – Родителей у меня вообще нет, меня тетка воспитала. Она живет на одной из Подлесных улиц, на окраине. А я, как видишь, тут.
– Снимаешь?
– Просто живу... Квартира принадлежит знакомому.
– А что же родители? – робко поинтересовалась Лариса, подозревая, что вопрос задает довольно-таки бестактный.
– Погибли, когда я еще совсем соплей был, я их почти не помню. – И хотя ответил он ей вполне нормальным тоном, расспрашивать дальше девушка не решилась. – Что касается наших, постепенно познакомишься, если не со всеми, то со многими, – продолжил Лопухин, и единственное, что уловила Лариса, от чего само по себе радостно заколотилось ее сердце, так это что Евгений, говоря так, явно предполагает продолжить их отношения, а не просто совершить вместе с ней путешествие в столицу! Ведь
