спросила она.
Теперь уже она подступала к представителю самой многочисленной фракции. Даже Потап удивился такой перемене ее тона.
– Ну да! Тебе же нужна реклама, – приподнял брови Голованов. – Очередной выгодный клиент, и чем их больше, тем для тебя же лучше... Разве не так? Что ты на меня так смотришь? Да, я рассказал Саше, как своему компаньону, что в Москве есть такая исключительная женщина, как ты. Хотя мне не всегда нравился цвет твоих волос. Но как выяснилось, вы уже были знакомы. Я не знал...
– Ах ты, сука! – Потап, похоже, потерял дар речи от неожиданности и, не находя новых слов, вынужден был повторяться. – Ты мой компаньон? Да я тебя, гниду позорную, в гробу видел!
– Ну ты и гнус, Петр Авдеевич... – медленно произнесла Полина. – Так вот в чем дело! Теперь тебя цвет моих волос не устраивает? А что еще? А у жены устраивает?
– Полиночка, ты не так поняла, – прижал руки к груди Голованов, продолжая пятится к двери, теперь уже ко входной. – Я потом все тебе объясню, когда мы все успокоимся...
– Никакого потом не будет. И пошел вон, урод! – крикнула Полина так, что все вздрогнули. – Пусти его, Саша! Не трогай! – придержала она Потапа. – Пусть катится...
Она приложила ладони к горящим щекам. С чего это ты, мать, так разволновалась? Из-за кого? Или и впрямь собиралась дождаться его развода и выйти за него?.. Да уж лучше за этого бандюгу.
– Я сама! – сказала она, оттолкнув депутата Голованова от двери, которую тот пытался отпереть дрожащими руками.
– Полиночка, только успокойся, мы обязательно это обсудим... – бормотал тот, стоя к ней лицом в раскрытой двери.
– В трех чтениях, – хохотнул Слон.
– Обсудим, обсудим... Да иди же ты!
И как только депутат повернулся спиной, Полина с силой ударила его ногой в зад, после чего захлопнула дверь.
Братки захохотали и тут же смолкли, увидев яростное и еще более прекрасное лицо этой «Мегеры Милосской», как сказал о ней как-то Соломин.
– Может, тебе тоже цвет моих волос не нравится? – сверкнула она глазами на Потапа.
– Да ничего, я рыжих люблю... – Теперь он смотрел на ее вздымающуюся, готовую вывалиться из декольте грудь с прежним вожделением и, кажется, не прочь был завалить ее прямо здесь, в прихожей, невзирая на корешей.
– Пошли все вон! – Полина снова распахнула дверь. – Все! – затопала она ногами, впадая в истерику.
Оставшись одна, она упала лицом на диванчик в кухне и так, стоя коленями на полу, проплакала до самого вечера. И только когда стало темнеть, села к телефону, закусив губу и стараясь не смотреть на себя в зеркало, набрала номер Соломина.
– Это ты все устроил? – выкрикнула она вместо приветствия, услышав его ровный голос.
– Что – все? – спросил Павел Семенович, на самом деле понимая, о чем идет речь. У Голованова, явившегося на думские слушания только во второй половине дня, был вид побитой собаки. В курилке, встретив изучающий взгляд Соломина, он отвел глаза в сторону и постарался побыстрее уйти.
– Ты, ты специально их стравил! Только ты мог это сделать... – Полина снова разревелась, уже без слез – она уже все их выплакала.
Соломин с удивлением почувствовал к ней нечто вроде жалости, и от чувства законного удовлетворения, испытанного при виде помятого Голованова, почти ничего не осталось. Устал от побед, подумал он о себе. Или это подступает старость заодно с сопутствующей сентиментальностью? Ну, тогда пиши пропало...
– Таковы издержки выбранной тобой профессии, – сказал он.
– Знаешь, – ответила Полина, вздохнув, – этот гнус сегодня сказал мне то же самое. И почти тем же тоном.
– Гнус – это кто? – уточнил Павел Семенович, скорее чтобы собраться с мыслями, чем от незнания. – Неужели Петя? Так он и вправду обещал на тебе жениться, как только разведется?
– Ну, поиздевайся. – Ее голос задрожал. – Поиздевайся еще! Ты уже втоптал меня в грязь, бросил этим ублюдкам, как кость собакам, и тебе все мало?
Надо с ней что-то делать, решил Соломин, а то черт знает что она еще надумает в таком состоянии.
– Сейчас ты одна? – деловито спросил он.
– Да. Я их выгнала обоих, – проговорила она смертельно усталым, потерянным голосом.
– Хочешь, я к тебе сейчас приеду? – неожиданно для себя предложил Соломин, и оба замолчали, прислушиваясь к тому, что сейчас прозвучало.
Полина не раз приглашала его к себе, но всякий раз он отнекивался, отшучиваясь, что, несмотря на достаточно молодой возраст, его по-прежнему больше интересуют девочки с Тверской, из тех, что обитают в ареале Центрального телеграфа, гостиницы «Москва» и Думы. И вот теперь попросился сам.
– Нет, – отрезала Полина. – Не хочу никого видеть! – И бросила трубку.
Подумав, Павел Семенович позвонил Урюку.
– Абгемахт, – сказал он. – Дело сделано, как говорят наши друзья немцы. Конкурент устранен. И больше уже никому не помешает.
– Ты о ком? – не сразу понял тот. – Ах, об этом, о Голованове...
– А ты решил, что выслушиваешь рапорт одного из своих мокрушников? – усмехнулся Соломин. – Или чем-то недоволен? Он же твой потенциальный конкурент на выборах! Клиент распят и раздавлен морально. Тебя что-то здесь не устраивает?
– Твоя радость по этому поводу, – ответил Урюк.
22
Потап и Слон обедали в полюбившемся им ночном клубе «Висконти», поглядывая на телевизор в баре – показывали демонстрации рабочих «Алтайского редкозема», протестовавших против смены собственников.
– Нормально, по-моему, – одобрил Слон. – Лозунги, наглядная агитация, все на месте. Ребята стараются.
– А рожи-то, рожи! – скривился Потап. – За день не объедешь. Ты лучше приглядись, кого они показывают! Как специально. И Колюня там, и Дурень, и Аркан, и Барыга... Гляди, у Аркана башка перевязана. Менты сейчас смотрят, на карандаш всех берут. А сами работяги где? Объясни, зачем эти, стриженые да в кожанках, лезут в объектив? Любой посмотрит на них и скажет: это они-то голодают?
– Черт, действительно, – покачал головой Слон, набирая номер на мобильном. – Прямо сейчас звоню Колюне... Ты глянь! И девок своих туда привели! А те намазались, раз телевидение приехало... Ну, я ему, уроду, сейчас выдам!
– Да ты подожди звонить! – остановил его Потап, сплевывая косточку маслины в пепельницу. – Еще полюбуйся: явились туда на иномарках! Видишь, телевизионщики специально показывают – вот, мол, на каких тачках уволенные рабочие прикатили на пикеты!
Камера приблизила машины – «вольво», «фольксвагены», «ситроены», стоящие недалеко от железнодорожных путей.
Потап швырнул салфетку, которая постоянно ему мешала, на пол.
– Ну все через жопу! Слушай, не звони, а отправляйся прямо туда, приведи их, козлов, в чувство!
Желтоволосый секьюрити насторожился, что-то шепнул официанту. Тот кивнул и приблизился к их столику.
– Какие-нибудь проблемы? – спросил он.
– Скажи, Олежка, у вас здесь спутниковое телевидение или совковое? – спросил у него Потап. – Или все врет ваша реклама?
– Да, у нас именно спутниковое, – подтвердил официант не без гордости за родное заведение. – Вам не нравится программа?
– Ну! Будь человеком, включи что-нибудь для души, – попросил Потап, не обращая внимания на
