собравшимся? —Не было этого, Боже,И быть не могло.Просто кошмарный сон.Право, врагу такого не пожелаю!»«Но перед тем, как сбежала я с этой бойниИ поскакала на Бетси по темным аллеям,И понеслась назад по Белой дороге —А кровь-то еще была свежей, —(Свинке ли вы перерезалиГорло тогда, мой мистер Лис?),До того как домой вернуться,Как бездыханной упасть перед вами,Отец и братья…»Честные фермеры.Все они — как один —Любят лисью охоту.Пялятся вниз — на свои охотничьи сапоги.«… Так вот. Перед этим, мой мистер Лис,Я подняла с пола — из свежей крови —Руку ее, дорогой. Руку женщины той,Которую вы на глазах моих растерзали».«Это всего лишь…»«Нет!Это не было сном!Тварь!Синяя Борода!»«Это не…»«Ты — Жиль де Рэ. Ты убийца!»«Боже спаси — такого не может быть:»Она улыбается — жесткой, холодной улыбкой.Темные кудри змеятся вкруг светлого лба,Как розы — в решетке беседки.На бледных щеках пылают кровавые пятна.«Вот, мистер Лис! Рука!Белая, тонкая эта рука!»Выхватила из-за корсажа(Грудь — в чуть заметных веснушках,Как жеСнилась мне эта грудь), —Швырнула на стол, —Прямо на стол, —Прямо против меня!Братья, отец и гости —Глядят жадно.Я поднимаю…И правда — рыжая шерстка.А лапка и коготкиУже и закостенели, и с одного конца —Кровь, что давно засохла…«Да это же не рука!» — пытаюсь сказать.Поздно. Первый кулакУже вышибает душу,Дубинка из тяжкого дубаБьет по плечу,Тяжелый сапог четко сбивает на пол.А после удары просто сыплются градом, —Сжимаюсь в комок,Умоляю,Сжимаю рыжую лапку… Должно быть, я плачу.И вижу тогда — ее:Блондинку с тонкой улыбкой и серым взором.Она поднимается — длинные юбки шуршат, —Выходит из комнаты…Весело ей было!Но — далеко, на мили, ей путь до дома…Уходит — и я, корчась на каменных плитах,Вижу под юбками рыжий пушистый хвост.Орать? Но силы на крик уже не осталось…Ночью она побежит —На всех четырех, легко —По Белой, Белой дороге…А вдруг охотники, детка?Ведь может быть?«Отвага прекрасна, — шепчу, подыхая, — но нас она убивает!..» Вот и конец истории!
Королева мечей
Возвращение дамы — дело личного предпочтения.
«Фокусы и Иллюзии» Уилла ГолдстонаЯ мальчиком был тогда…Я иногдаГостил у дедушки с бабушкой.(Они были старые. Старость я сознавал — ведь шоколадки в их домеВсегда оставались нетронутымиДо моего возвращенья, —Должно быть, это и есть — старость.)Дед мой готовил завтрак. С утра пораньше,Чай для себя, для бабушки, для меня,Тосты и мармелад — «Серебряный» — яблочный,«Золотой» — апельсиновый!Обеды и ужины — это уж бабушка.Кухня —Ее владенье: и сковородки, и ложки,И мясорубки, и венчики, и ножи —Слуги ее и рабы, которых строила войскомОна, — и при этом, помню,Всегда напевала:«Дейзи, о Дейзи, ответь»Перевод. Н. Эриставиили — реже:«Ты заставил меня влюбиться, а я не хотела, нет, не хотела»… Пела она ужасно — ни голоса и ни слуха.Медленно шли дни…Дед запирался до вечера на чердаке,В темной каморке, куда мне не было ходу,Из темноты рождались бумажные лица,Невеселые праздники чьих-то улыбок.По серой набережной с бабушкой я гулял,Но чаще шнырял в одиночкуПо мокрой лужайке за домом,По кустам ежевики, по сараю в саду…Тяжелая вышла неделя для стариков —Как развлечь любопытного мальчика? ПотомуКак-то вечером они меня повелиВ Королевский Театр.В Королевский…ВАРЬЕТЕ!Свет погас, алый занавес взвился.Популярный тогда комикВышел, на собственном имени заикнулся (Коронная шутка),Поднял стекло, встал наполовину за нимИ задрал руку и ногу.Они отразились в стекле — он будто летел.Знаменитый номер — мы хлопали и смеялись.Он рассказал анекдот,Потом другой… было совсем не смешно.Беспомощность и неловкость его —Вот на что мы пришли взглянуть.Мешковатый, лысевший, очкастый —Он чем-то напомнил мне деда… Комик закончил — потом на сцене плясалиДлинноногие девушки.После вышел певец и спел незнакомую песню.Зрители были — сплошь старики,Вроде деда моих и бабки,Усталые, стылые, —Но они веселились и били в ладоши.В антракте дед выстоял очередьЗа шоколадным мороженымВ стаканчиках вафельных.Мы ели, а свет уже гас.Поднялся занавес противопожарный,Взлетел алый…Снова по сцене девушки танцевали,И грянул гром, и возникло облако дыма,Фокусник вышел с поклоном… мы хлопали.Женщина вышла из-за кулис, улыбаясь.Она блестела, переливалась, сверкала,И мы смотрели, и стали расти цветы,А с пальцев иллюзиониста — сыпатьсяШарфы и флаги.«Флаги всех стран, — сказал, подтолкнув меня, дед. — Он прятал их в рукаве».Со дней невинных(Как деда представить ребенком?) Он, как поведал сам, был из тех,Кто знает, как вертится мир.Бабушка говорила — лишь только они поженились,Он смастерил телевизор.Устройство было огромным, экран — с кулачок,А телепрограмм в то время и не было вовсе.Но смотрели они телевизор — правда, смотрели,Сами не зная,Люди иль призраки — на экране.Еще у деда патент был на что-то, что изобрел он, —Впрочем, оно никогда не вошло в производство.Избирался в мэрию дед, но стал на выборах третьим,Зато он чинил и радио, даже бритвы,И проявлял пленки, и домики делал для кукол.(Кукольный домик мамин еще стоял на лужайке —Жалкий, облезлый, забытый, дождями политый.)Ладно. Девица в блестках катит на сценуЯщик — высокий, со взрослого, красно-черный.Открыла спереди. С фокусником вдвоемЯщик они повертели и постучали по стенкам.Дева, змеясь улыбкой, залезла в ящик,Фокусник стенку захлопнул.Стенку он распахнул — а девушки нет! И снова — поклон.Дед зашептал: «Зеркала… А на самом делеВ ящике, там она!»Жестом изящным руки ящик сложилсяВ спичечный коробок.Дед уверил: «В полу есть люк!»Бабушка прошипела — да помолчи…Фокусник улыбнулся. Блеснул, как ножами, зубами.Спустился медленно в зал.Он указал на бабушку — и поклонился.Трансильванское что-то было в глубоком поклоне…Приглашены; на сцену. В зале визжали, свистели…Бабушка не желала, а фокусник был так близкоЧто я, от парфюма его задыхаясь,Шептал: «А я бы… а я!..» Он, однако,Тонкопалые руки к бабушке протянул.«Перл, дорогая, давай, — рассмеялся дед. —Иди же…»Сколько лет было бабушке? Может быть, шестьдесят?Она бросала курить и гордилась своими зубами —Хотя и с табачным налетом, но все свои.(Дед мой зубов лишился в юные дни —Пытался на велосипеде к автобусу прицепиться,Автобус затормозил — приложило деда.)Она ночами, смотря в экран, жевала цикорийИль карамельки сосала — наверно, ему в пику.Медленно, медленно встала она тогда —Мороженое отложив и деревянную ложку,Вышла она в проход. Поднялась на сцену.Фокусник ей аплодировал рьяно — вот это да!Что было, то было. Что да, то да — а вот это да!Девушка в блестках вышла из-за кулисС ящиком новым —ЭтотБыл ярко-красным.«Та самая. — Дед кивнул. — Помнишь,Она исчезла? Видишь? Она, она!»Может, и так… А виделось мне иное.Она, с моей бабушкой рядом, стояла, вся в искрах,А бабушка теребила смущенно жемчуг на шее.Девушка к нам обернулась —Как манекен, как статуя из музея —Вся озарилась улыбкой —И словно застыла. Фокусник подкатил(С легкостью) ящик к самому краю сцену.Бабушка ожидала. Секунды расспросов —Откуда она, как зовут, и все в этом роде.«Мы виделись раньше?»Ответ — нет.Фокусник ящик открыл,Забралась бабушка внутрь.«Может, девчонка все же не та, —Раздумался дед, —У той, похоже, волосы были темнее…»А мне — наплевать! А яБабушкой очень гордился, но в'кресле елозил.(А вдруг запоет?Вдруг нас покроет позором?!)Легла она в ящик — и дверца
