богов и только богов.
Я глубоко вздохнул – последнее утверждение казалось мне сомнительным – и помотал головой, приходя в себя.
Вот значит, каково оно, проклятие мятежной аватары! Слово женщины у последнего рубежа безнадежности: и тысячи тысяч воинов гибнут теперь из-за него на Поле Куру! Большая часть уже погибла, не добравшись до райских миров и преисподней… тоже из-за проклятия?!
Быть не может…
Да, теперь и глупцу ясно: братец-Вишну всерьез сколачивал во Втором мире империю, возрождал Великую Бхарату – а когда у Упендры это практически получилось, сработал подарок аватары-водяницы!
Или я выдаю желаемое за действительное?! – а на самом деле час проклятия Сатьявати еще не пробил или вовсе не пробьет никогда, а наш замечательный Опекун Мира если и создавал империю, то лишь для того, чтобы растерзать ее на части и затем столкнуть остатки лбами на Курукшетре!
Тщательно продуманный план?
Забава ребенка, который строит игрушечную колесницу, чтобы потом сломать?!
Вот только в обоих случаях это не объясняло странностей сегодняшнего дня! Канувшие в нети души убитых, нелепые видения у Локапал, бои с невидимкой-насмешником в Безначалье, огненная пасть- обжора…
И если 'Песнь Господа' в исполнении Черного Баламута еще можно было как-то списать на отчаянную попытку Опекуна спасти положение, то все остальное… Да и зачем она понадобилась Вишну, эта самая 'Великая Бхарата'?! Самолюбие тешить?! Приношениями обжираться?! Славословиям внимать?!
Зачем?!
Ведь хоть тридцать три Великих Бхараты нагромозди друг на друга, от земли до неба! – Упендра останется Упендрой, Индра Индрой, Шива как был Разрушителем, так и будет, а люди… а что люди?
И я вдруг отчетливо увидел, прежде чем развести руками:
Словно белое золото проклятой пекторали вновь воссияло передо мной; поле боя, беззвучно трубят слоны, оцепенели люди, чье-то тело простерлось ничком у накренившейся колесницы, руки разбросаны в разные стороны, изломаны углами – и неправильная молния, бьющая в небо из этого плотского креста, громовой ваджры, свастики…
Когда все исчезло, я все-таки развел руками.
Размышлять – занятие, для Громовержца не слишком привычное. Но ничего, я быстро учусь! А пока оборвем-ка те плоды, что висят под самым носом.
– Слушай, Кала… извини за откровенность, но… это всегда так?! Ну, как у нас с тобой было? Я ведь у тебя наверняка не первый?
– Не первый, – кивнуло Время с отчетливым намеком 'И не последний!'. – И так бывает почти всегда. Если, конечно, сильно захотеть… да, именно захотеть. Провидеть будущее – почти невозможно, ибо эти капли еще в кувшине; а прошлое – что рассказывать, если ты видел сам!
Будущее! Суры-асуры, мне и в голову не пришло!..
– И кто еще разгуливал с тобой по прошлому? – улыбка вышла кривой и за двадцать шагов отдавала фальшью.
До тошноты.
– Ну ты и вопросы задаешь, Владыка! – если Кала даже только притворилась обиженной, то сделала это очень натурально. – Облагодетельствовал бедную женщину, и давай с перуном у горла выпытывать имена предыдущих любовников?!
– А ты посмотри на это с другой стороны: Стогневный Индра желает знать, кто в Трехмирье слишком интересуется прошлым? Или того больше – будущим?
– Успокойся, Владыка: среди этих счастливчиков нет ни асуров, ни ракшасов, ни… А, может быть, ты просто ревнуешь?
Она лукаво усмехнулась, и у меня малость отлегло от сердца – все-таки обида Калы оказалась напускной!
– А даже если и так? – я сжал ее плечи и окунулся в сияние звездных глаз. – Боишься, что пойду глушить ваджрой направо и налево?
– С тебя станется! – теперь она уже откровенно хихикала, отворачивая раскрасневшееся лицо в сторону. – Ладно, уж одного-то ты точно не тронешь… Небось, отлично знаешь, что значит – убить брахмана! А за собственного родового Наставника вдвое причитается!..
– Словоблуд?! – меня словно трезубцем по затылку шарахнули. – Да ведь он же старик!
– Старик?! – казалось, Кала поражена не меньше моего.
– Ну конечно!
Прежде, чем ответить, Кала-Время посмотрела на меня долгим изучающим взглядом, как будто пыталась разглядеть под личиной Громовержца кого-то другого, кто притаился внутри и только что выдал себя неосторожным словом.
– С каких это пор для тебя стал иметь значение внешний облик, Владыка? Брихас старый? А ты – молодой? Или, например, Шива… Ну, о себе я вообще молчу: хоть для меня понятие возраста бессмысленно, я все-таки женщина, – и Кала скромно потупилась.
Я снова не понял – всерьез или в шутку.
И тут до меня наконец дошла несуразность собственного вопроса, продрав ознобом по коже!
