Вереница людей, нагруженных небогатым скарбом, уныло тянулась мимо рощиц и перелесков. Орки- конвоиры не гнали их, часто останавливаясь на привалы, но крестьяне всё равно поглядывали на них с опаской — кто знает, чего ожидать от нелюди. Вон какие топоры у них, да и луков хватает. Мужики едва слышно ругались себе под нос, опасаясь, что охранники услышат. Никто не знал, для чего тёмные угнали к себе всю деревню. Даже старых дедов и бабок на телегах везут! Неужто, правду говорил святой отец? Неужто в жертву своему поганому Кратху принести хотят?
Матроха поискала взглядом своих двух мальчишек, нашла их рядом с огромным орком, идущим неподалёку, и не решилась звать. И чего шкодники малые возле этого громилы страшного трутся? Одни клыки чего стоят! А коли сожрёт? Тёмный же! Она прислушалась и едва не упала от удивления — орчара рассказывал детям сказку. Хорошо знакомую сказку про Торка-дурака. Только по-другому как-то рассказывал, непривычно. Женщина и сама заслушалась, забыв о своих невесёлых мыслях. И едва не рассмеялась, услышав, как Торк обманул злого барона, а потом опозорил надменного эльфийского князя. Да попробовал бы кто у них в деревне такое рассказать — сразу бы святому отцу донесли, а уж тот бы устроил… Выпороли бы сказочника за наглость так, что месяц встать не смог бы. А то бы и в рабство продали. Не дай Таар с Ленкааром такой судьбы, видала, как живётся рабам.
А что их ждёт? Может, тёмные как раз в рабство и гонят. Вспомнив случившееся два дня назад, вдова горько вздохнула. Жили в Глуховке бедно, едва концы с концами сводили — почти всё выращенное графские тиуны отбирали, оставляли только, чтобы с голоду не помереть. Но как-то выживали. Овдовела она полгода назад — мужа зарубил проезжавший через деревню наёмник. Не понравилось, как мужик сиволапый на него посмотрел. Матроха никому не призналась, что обрадовалась смерти Броха — бил он её сильно. Как выпивал, так и срывал на жене злобу, ногами порой пинал. На похоронах она выла по обычаю, стенала, но в душе испытывала такое облегчение, что словами не сказать. Жить, конечно, труднее стало, но вдове помогали соседи, вот и справлялась кое-как с небольшим полем.
Когда неподалёку от Глуховки пришлые эльфы колдовством разрушили кусок пограничной с тёмными стены, крестьяне сбежали в лес — от войны ничего хорошего не ждали. Мало того, что латники всех девок в деревне перепортят, мало того, что скотину перережут, так ещё ж и поубивать могут. Тем более что с эльфами пришли инквизиторы, а их вообще боялись до поросячьего визга: слово не так скажешь — сразу на костёр спровадят. Однако воинам было не до крестьян, они сразу двинулись на ту сторону. Не вернулся никто, наоборот, через три дня из пролома вышли орки, окружили ночью деревню и угнали её жителей к себе. Нашли даже тех, кто в чаще прятался. Странно, но они никого не убили, женщин не насиловали, хотя попытавшимся сбежать двум парням накостыляли по шее. Но как-то беззлобно. Только люди всё равно были в ужасе, помнили рассказы священника об обычаях тёмных.
Третий день караван шёл по земле Урх-Даргада, и ничего страшного за эти дни не случилось. Орки кормили и поили пленников, часто устраивали привалы, и крестьяне немного успокоились. Но неизвестность давила, заставляла ёжиться, представлять себе такое, что волосы дыбом вставали. Не выдержав, люди упросили самого старого в Глуховке деда Дорона, которому терять было уже нечего, поговорить с охранниками, разузнать, зачем глуховчане понадобились тёмным. На первом же привале старик, кряхтя, сполз с телеги и поковылял к кряжистому орку, командующему остальными.
— Чего тебе, отец? — обернулся тот.
— Спросить хотел, господине… Простите…
— За что? — озадачился орк. — И не господин я никакой, Мортом меня кличут. Спрашивай.
— Чего с нами будет-то? — деда трясло.
— А я разве не сказал?.. — почесал в затылке Морт. — Вот башка дурная… Это ты меня, отец, прости! Виноват. Народу у нас маловато, а надо земли новые распахивать. Деревню поставим, жить там будете. Безо всяких графьёв над головою, во! Четвертину урожая по цене Лорага отдашь, и гуляй, продавай остальное за скоко хошь. Тута город недалеко, Рондар, в нём с руками еду отхватят за хорошие деньги. За год с пяти десятин и корову, и коней пару, а то и быков пахотных купить можно. Токо не ленись!
— Разве ж так бывает?
— А то! — довольно осклабился орк. — Мы вон с батяней зерно и мясо продали в том году, пять коняшек сразу прикупили, и не простых — тяжеловозов, да струменту разного. Плуги там, бороны новые. Бабам наряды справили, они это дело любят. Хотим потом ещё десятины три распахать, а у нас — не то, что здеся. Леса! Сперва выруби, пни выкорчуй, выжги. Да знаешь, небось.
— Уж знаю, — усмехнулся дед, всё ещё недоверчиво глядя на него. — У Глуховки тож одни леса были.
— А тута — благодать! — повёл рукой вокруг Морт. — Земли — хоть жопой ешь! Токо паши!
— Нешто землю дадут? — вытаращил глаза осмелившийся подобраться ближе Ивон, низкорослый мужичонка с жидкой пегой бородёнкой.
— Дадут, — степенно подтвердил орк.
— А скоко?
— Да скоко подымешь. К вечеру на месте будем, там уже землемеры из Рондара ждут, сами поглядите. Дома всем миром поставим, у нас завсегда так. Ещё три деревни рядом, есть, кому помочь.
— И графьёв нетути? — дед Дорон растерянно смотрел на Морта.
— Не-а… — весело оскалился тот. — На какого мурбака нам графья-то? У нас лентяев, что с чужого живут, нема. А коли какой появляется, так его быстро к светлым спроваживают, не надобны нам лентяи. Знаешь, отец, уж скоко людей мы у себя поселили, а ни один ещё назад не захотел! Тута у тебя ничо за так не заберут. Даже коли для войска надо, всё равно платют! Токо меньше, чем в городе.
— И девок силой не портють? — спросил кто-то из толпы.
— Да как же можно, силой-то?! — возмутился орк. — Это ж… Да за это… Да за это не знаю чего делать надобно!
— А у нас года два назад наёмники всех в деревне перепортили, даже девчонок малых… — горько сказал дед Дорон. — И ничо им за это не было… Двух с собой забрали. Самых справных…
— Попались бы мне энти паскуды… — проворчал Морт. — У нас баба сама выбирает с кем пойти, а кого и лесом послать. И пускай кто токо попробует принудить!
Матроха слушала этот разговор, стоя в толпе односельчан, и не могла поверить. И не только она, остальные тоже возбуждённо переговаривались — ведь так просто не бывает. Да коли хоть десятая часть рассказанного орком правда, то это же живи — не хочу. Не станут отбирать почти всего, только четвертину? Да и за ту заплатят? Ну, как в такое поверить? Когда это господа своё упускали?
Отойдя в сторону, вдова устало села под деревом на траву, отряхнув пропылённую юбку и вытянув натруженные ноги. К матери тут же подбежали Михл и Сорк, погодки пяти и шести лет. У каждого в руках была вырезанная в виде птички свистулька. Они наперебой свиристели, у Матрохи даже уши заложило.
— Откудова взяли? — хмуро спросила она, точно помня, что таких у мальчишек не было.
— Дядя Ургук сделал! — показал на огромного орка Михл.
Посмотрев на него, Матроха удивилась — вокруг громилы сбилась стайка деревенских ребятишек. И почти все со свистульками. Очередную орк как раз вырезал из куска дерева, одновременно что-то рассказывая. Она даже позавидовала жене Ургука — хороший, видать, отец. Вон как детишек любит, они к нему так и липнут, а детей не обманешь, они недоброго человека сразу чуют. Тьфу ты, он же не человек! Да всё равно, видно ж, что зла не желает. Почему-то вид вырезающего свистульку орка окончательно успокоил Матроху. Похоже, и в самом деле просто поселят где-то, а не в жертву принесут. А какая разница, где жить? Ей-то — уж точно никакой, хоть и тяжко будет к новому месту привыкать. Но не о себе тут думать, а о мальчишках. Их поднимать надо.
Одно только беспокоило женщину — с первого дня пути Ургук бросал на неё исподтишка быстрые взгляды. Матроха хорошо понимала, что значат такие взгляды, помнила, как девкой была. Так же на неё тогда многие парни смотрели. Неужто понравилась? Грязная, оборванная, усталая. Кому такая нужна? Да и не хотела она мужского внимания, а уж тем более — внимания орка. Боялась клыкастых. Хоть Морт и говорил, что здесь не насильничают, всё равно боялась. А что, коли подойдёт сейчас, да позовёт вон хоть в те кусты? Чего делать? Отказываться? А коли злобу затаит? Нет, нельзя, позовёт — придётся пойти. Ничего, перетерпит как-нибудь, терпела же мужа, да и наёмники, проходя через деревню, как-то раз поймали, не успела в лес убежать. Не померла ведь? Нет. Противно и больно, но тут уж никуда не денешься — на то
