нее. Его просто поражало, с какой легкостью Кристен усмиряла свои самые буйные вспышки гнева.
– Прости меня, милорд, – сказала она, хотя в ней не было видно ни малейшего раскаяния. – Я не хотела толкать тебя… нет, хотела, но мне жаль, что так вышло.
– Что вовсе не означает, что впредь это не повторится.
– Верно. – Ее глаза смеялись. Ройс улыбнулся и покачал головой.
– Ну, а теперь ты ответишь на мой вопрос?
– Я молюсь тому же Богу, что и моя мать, – сказала она, пожав плечами.
– Тогда почему ты не называешь его по имени?
– Называю. – Когда он недоумевающе поднял бровь, она пояснила:
– Моя мать молится тому же Богу, что и ты.
Он сразу посерьезнел.
– Как такое могло случиться?
– Очень просто, милорд. В течение многих лет викинги устраивали набеги на разные земли и захватывали в плен христиан. Моя мать была одной из них. Мать моего отца тоже была христианкой. Мой отец и братья, – тут она улыбнулась, – предпочитают не рисковать и молятся всем богам подряд.
– А ты?
– Я верю только в одного истинного Бога.
– Но ты одобряла намерение своих друзей напасть на монастырь! – нахмурившись, напомнил он ей.
Она тоже нахмурилась.
– Я никогда не одобряла этого. Но я готова была понять их точку зрения, чего нельзя сказать о тебе. Я уже рассказывала тебе, что мой брат скрыл от меня свои планы. Я не объяснила тебе, почему он это сделал, но причиной было то, что я всеми силами попыталась бы воспрепятствовать этому. Поэтому он предпочел, чтобы я ничего не знала. И в результате погиб! Умом я понимаю, что такова была Божья воля, но в моих жилах течет также и кровь викингов, и сердце мое взывает о мщении. Не станешь же ты уверять меня, что саксонские христиане не мстят за убийство своих близких?
Этого он не мог отрицать. Церковь сурово осуждала кровавые междоусобицы, но была не в силах остановить их.
– Почему ты никогда не говорила мне, что ты христианка? – спросил он.
– А что это изменило бы? Твои другие рабы тоже христиане, и все же они остаются рабами.
– Это многое меняет, Кристен. Это роднит нас с тобой и дает мне в руки мощный рычаг, с помощью которого я могу воздействовать на тебя, чего мне так не хватало. Теперь я смогу доверять тебе.
Она подозрительно прищурилась.
– О чем это ты, сакс?
– Теперь я готов поверить твоему слову, если ты поклянешься именем Бога. Поклянись, что ты никогда не станешь пытаться бежать отсюда, и я предоставлю тебе такую же свободу, как и остальным слугам.
– И больше никаких кандалов?
– Никаких.
– Тогда я клянусь…
Кристен замолчала. Все происходило слишком быстро. Она собиралась связать себя клятвой, предварительно не обдумав этот поступок.
– Кристен?
– Господи помилуй! – вспылила она. – Дай же мне хоть минуту на размышление!
'Никогда», сказал он. Никогда, это означает до конца ее дней. Что произойдет, когда он охладеет к ней, когда у него появится жена, которая станет любить его и заботиться о его нуждах? Ей станет ненавистен и этот дом, и, без сомнения, его хозяин. – А она все еще будет связана своим словом, и ей придется продолжать жить здесь, работать в доме – и так всю оставшуюся жизнь.
Девушка пристально посмотрела на него. Он будет только рад. Какое ему дело до ее чувств? Хотя почему он тогда готов пойти ей навстречу и заключить это новое соглашение?
– Хорошо, милорд. Клянусь именем Бога, что я не буду пытаться бежать из Уиндхерста – до тех пор, пока ты не женишься. – Его глаза сузились, и она рассудительно добавила:
– Прости, что я так говорю, но мне не понравилась твоя невеста. Я не думаю, что смогу жить здесь, когда она станет хозяйкой дома.
– Хорошо, – согласен, – отрезал он.
– Ты это серьезно? – удивленно спросила она. – Ты, принимаешь эти условия?
– Да. Это означает лишь то, что к тому времени ты сможешь оказаться в кандалах.
Кристен заскрежетала зубами от досады.
– Пусть будет так. Но это все, в чем я готова поклясться.
– Нет, ты должна еще будешь дать мне слово, что не станешь помогать своим друзьям бежать. – Он приложил палец к ее губам, чтобы предупредить ее возмущенный протест. – До того времени, пока я не женюсь.
