прекрасна, что на нее больно было смотреть. На ней по-прежнему был серый наряд экономки, но в тех местах, где на платье попала пустота, ничто, — ткань сияла как серебряная парча.
— Ох, — вымолвила Зилла, а потом еще раз: — Ох…
Пальцы Озмы сжались в кулаки. Девушка уставилась в пол. Она думала о констебле. О том, как он обещал любить ее преданно и вечно. Перед ее мысленным взором снова встала та сцена: он умирал в Зиллиной гостиной в Абале. До чего же удивленный вид у него был. Его призрак отчаянно цеплялся за ленточку Зиллы, чтобы его не вымели прочь.
— Озма, — сказала Зилла. — Озма, посмотри на меня. — Она чихнула, потом опять и опять. — Я была не в себе, но теперь я снова стала прежней. И это только благодаря тебе, Озма. Ты принесла вещь, которая была мне нужна. Я как будто спала все это время, а ты меня разбудила! Ты, Озма! — голос у нее был звонкий и радостный.
Озма так и не подняла взгляда. Она заплакала. В коридоре было светло, словно кто-то зажег тысячу свечей. Все было залито прохладным серебристым светом.
— Моя маленькая Принцесса-Обезьянка, — сказала Зилла. — Озма. Посмотри на меня, доченька.
Озма не слушалась. Она ощутила, как до ее горящей щеки дотронулись прохладные пальцы Зиллы. Кто-то вздохнул. Откуда-то из далекого далека донесся звук, похожий на звон колокола. Серебристый свет угас.
— Она ушла, упрямая ты девчонка. И это к лучшему. Думаю, если бы она задержалась тут еще хоть чуть-чуть, дом бы не выдержал и рухнул.
— Что? — Озма не поверила своим ушам. — Куда это она ушла? Почему не взяла меня с собой? Что я ей плохого сделала?
Она утерла зареванные глаза. Там, где совсем недавно стояла Зилла, осталась только расколотая глиняная чаша. Леди Фрэликс нагнулась и бережно подобрала осколки, как будто они были бесценны. Она завернула их в носовой платок и опустила в один из карманов. Другую руку она протянула Озме и помогла ей встать.
— Она отправилась домой, — сказала леди Фрэликс. — Вспомнила, кто она на самом деле.
— И кто же? Что вы имели в виду, когда сказали «кто она на самом деле»? Почему никто никогда ничего мне не объясняет? — лепетала Озма. Она чувствовала внутри себя густой ком гнева, огорчения и чего-то вроде ужаса. — Разве я слишком глупа, чтобы понять? Я что, маленький глупый ребенок?
— Твоя мать богиня, — сказала леди Фрэликс. — Я поняла это тотчас же, как только она пришла наниматься ко мне экономкой. Мне пришлось мириться с бесконечными уборками, вытиранием пыли и мытьем. Должна признаться, я рада, что все это наконец позади. Это, знаешь ли, целое испытание для нервов — знать, что богиня выбивает твои ковры, готовит тебе ужин и случайно прижигает твои платья утюгом.
— Зилла никакая не богиня, — возразила Озма. Ей казалось, будто мир вокруг нее рушится и что стоит только топнуть посильнее, и весь дом рассыплется в прах. — Она моя мать.
— Да, — терпеливо подтвердила леди Фрэликс. — Твоя мать богиня.
— Моя мать — лгунья, воровка и убийца, — отрезала Озма.
— Да, — снова повторила леди Фрэликс. — Она делала и кое-что похуже. Из богов получаются не самые хорошие люди. Им слишком быстро становится скучно. А когда им скучно, они делаются жестокими. Чем больше зла она творила, тем быстрее забывала свою истинную природу. Подумать только, богиня смерти придумывала всякие фокусы как обычная знахарка и шарлатанка, сажала призраков на веревочки, шантажировала богатых глупых клуш и учила свою дочурку взламывать замки и мошенничать при игре в карты.
— Зилла — богиня смерти? — переспросила Озма. Ее пробрал озноб. Пол леденил ступни, а воздух, кажется, стал еще холоднее, чем ночью. — Но это же просто смешно. Вы так говорите только потому, что мы можем видеть призраков. Но вы ведь тоже их видите, и я вижу. Это совершенно ничего не значит. Зилла вообще недолюбливала призраков. Она никогда не была с ними добра, даже когда мы жили в Абале.
— Ну, разумеется, она их не любила, — сказала леди Фрэликс. — Они напоминали ей о том, чем ей следовало бы заниматься, но она никак не могла вспомнить, чем именно. — Она приняла растирать Озмины ладони. — Ты замерла, дитя мое. Давай-ка я принесу тебе одеяло и какие-нибудь тапочки.
— Я не дитя, — отрезала Озма.
— Конечно, нет, — охотно согласилась леди Фрэликс. — Я вижу, теперь ты девушка. И это очень разумно. Вот, смотри, что у меня есть для тебя. — Она выудила что-то из кармана.
Это был констебль. Он тут же осведомился:
Озма недоуменно поглядела на леди Фрэликс.
— Плод, который ты сорвала с дерева, — пояснила старуха. — Теперь-то я поняла: он зрел для тебя, а не для меня. И это кое-что да значит. Если ты дашь плод мне, я его съем. Но, полагаю, ты должна отдать плод ему.
— А для чего он нужен, этот плод? — спросила Озма.
— Если я его съем, то снова помолодею, — сказала леди Фрэликс. — Мне бы, пожалуй, это понравилось. Он возвращает жизненные силы. Не знаю, поможет ли этот плод какому другому призраку, но твой констебль — только наполовину дух. Да, думаю, ты должна отдать плод ему.
— Почему наполовину? — поинтересовалась Озма. — И что произойдет, если я скормлю ему плод?
— Ты давала ему пить свою кровь, — сказала леди Фрэликс. — А это весьма мощная субстанция, ведь в твоих жилах течет кровь богини. Именно она и делала твоего констебля таким очаровательным и необыкновенным. Таким живым. Ты не давала ему позабыть жизнь и удалиться в мир смерти. Отдай ему плод.
Озма забрала призрака у леди Фрэликс и развязала ленточку Зиллы, к которой он был привязан. Дала ему плод и опустила на пол.
— О да, — со страстью промолвила леди Фрэликс. Они смотрели, как констебль ест плод. Сок сбегал вниз по подбородку. — Я так мечтала отведать этого плода. Надеюсь, твой констебль оценит его по достоинству.
И он оценил. Он набросился на плод, как будто сильно изголодался. Его лицо снова обрело краски. Теперь он стал выше Озмы и леди Фрэликс и, возможно, утратил часть своего призрачного обаяния. Но в остальном это был все тот же констебль, которого Озма несколько месяцев таскала в кармане. Он схватился рукой за шею, будто вспоминал, как умер. А потом его рука снова спокойно опустилась. «Странно, — подумала Озма, — как легко оказалось отменить смерть. Как будто смерть — это всего лишь очередная хитрость Зиллы».
— Озма, — окликнул ее констебль.
Озма покраснела. Ночнушка на ней была совсем тоненькой, и девушка гадала, не видно ли чего сквозь ткань. Она скрестила руки на груди. Было непривычно снова ощущать у себя женские формы.
— Как тебя зовут? — спросила она.
— Коттер Лемп, — сказал констебль. Он усмехался, как будто для него оказалось открытием, что она не знает его имени. — Так вот он какой, Брид.
— Это не Брид, а дом леди Фрэликс, — поправила его Озма. Констебль поклонился старухе, а та ответила книксеном. Но констебль уже не смотрел на нее, он не сводил глаз с Озмы, как будто та была опасной преступницей и в любой миг могла смыться. Или как будто она была редкостью и диковинкой и могла ни с того ни с сего исчезнуть. Озма подумала о Зилле.
— Мне некуда идти, у меня нет дома, — сказала Озма. Она и сама не осознавала, что произнесла эти слова вслух.
— Озма, дитя мое, — сказала леди Фрэликс, — твой дом теперь здесь.
— Но Брид мне не нравится, — возразила Озма.
— Тогда мы отправимся путешествовать, — предложила старуха. — Но Брид все равно останется нашим домом. И мы неизменно будем сюда возвращаться. Каждому нужен дом, Озма, даже тебе.
