В течение последнего месяца Лина несколько раз разговаривала с матерью по телефону. Беседы заканчивались быстро. Единственной реакцией на возвращение дочери в Рок-Крик стало туманное замечание о том, как хорошо, что они со Сью Эллен могут чаще видеться. Потом мать вернулась к рассказу о друзьях во Флориде, а закончила формально прозвучавшим приглашением приехать в гости – когда- нибудь потом, когда они с отцом не будут так заняты.
По какой-то непонятной причине после разговоров с матерью хотелось плакать. Даже трудно было сказать почему. Наверное, стоило вернуться к переписке по электронной почте – раньше Лина всегда общалась с матерью и отцом через Интернет.
– Я не похожа на Коула, – призналась Лина, – и не люблю Рок-Крик.
– И вновь речь идет обо мне, принцесса? – раздался за спиной характерный протяжный говор.
– Да, о тебе. Стараюсь добыть у твоей тетушки компрометирующую информацию, чтобы в нужный момент использовать в качестве оружия.
– О нет! – Коул театрально схватился за сердце. – Как глубоко ты ранишь!
– Даже и не собираюсь ранить, а тем более глубоко. Хочу всего лишь немного тебя притормозить.
– Дорогая, готов действовать так медленно, как тебе угодно!
Лина снова залилась краской.
– Не смей так разговаривать в присутствии монахини!
– Смотри-ка, даже не католичка, а испытывает чувство вины, – обратился Коул к тетушке. – Думаю, это оттого, что вожделеет, но боится признаться. Особенно при тебе.
– В таком случае не буду мешать и оставлю вас наедине. – Сестра Мэри обняла племянника и отошла, чтобы встретить покупателя.
– Зачем ты это делаешь? – Лина не скрывала раздражения.
– Что именно?
– А, не важно! Все равно бесполезно с тобой разговаривать!
– Подожди секунду. Куда ты идешь?
– Возвращаюсь на работу. У меня злой начальник.
– Если хочешь, могу замолвить словечко.
Лина сердито взглянула на Коула.
– Обстоятельства складываются немного не так, как я планировал, – заметил Коул. – Но ничего. Вернусь вместе с тобой. Как тебе предстоящая приветственная вечеринка? Ждешь с нетерпением?
– Не уверена, что избитая фраза «Жду с нетерпением» способна точно описать гамму моих чувств.
– А как точнее?
– Наверное, «жду с опасением».
– Но чего ты можешь опасаться? Ты ведь ничего не боишься!
– Твоя тетушка только что объяснила, что страхи есть у всех, только не все готовы их признать. Вот, например, ты. Явно боишься обязательств и ответственности.
– И что же привело тебя к этой мысли?
– Твой послужной список. Можно смело назвать тебя приверженцем серийной моногамии.
– Звучит почти как «серийный убийца».
– Умудряешься сохранять дружеские отношения с бывшими девушками. Почему? Прежде всего потому, что никогда не испытывал серьезных чувств. Все лежит на поверхности. Приятное времяпровождение и ничего больше. Никаких разбитых сердец.
– И что же в этом плохого?
– Ничего… в том случае, если поверхностные отношения устраивают обе стороны.
– А ты предпочитаешь разбитые сердца?
Вспомнились болезненное унижение и та жестокая сердечная рана, которую нанес Джонни Салливан. А вдруг Коул действительно прав?
– И как же его зовут? – потребовал ответа Коул.
– Кого?
– Да того парня, который разбил твое сердце. Как его зовут?
– Не твое дело.
– То есть не берешься отрицать сам факт? Сердце разбито?
– Сменим тему.
– Нет, не сменим. Ты всегда так поступаешь, когда разговор заходит о личном.
– Как поступаю?
– Меняешь тему. Но на сей раз не удастся. Хочу знать, что он за птица. Живет в Чикаго?
– С какой стати тебя волнуют подробности моей личной жизни?
– Волнуешь ты – вот с какой стати. Только вот почему ты никак не хочешь в это поверить?
– Да всего лишь потому, что уже слышала подобные разговоры, и всякий раз они оказывались ложью.
Лина испугалась, что наговорила лишнего, и поспешила уйти.
– Опаздываешь, – укоризненно заметил Коул, едва Натан вошел. Кабинет доктора Фланнигана разительно отличался от безупречно аккуратного офиса шерифа. Рабочий стол Натана постоянно пребывал в образцовом порядке, чего нельзя было сказать о рабочем месте Коула. Кабинет был заставлен коробками и ящиками, завален журналами и книгами. Тут же лежали редко используемые инструменты и валялись бумажные стаканчики. Но доктор прекрасно помнил, где что лежит, и никому не позволял нарушать привычный системный беспорядок. Кавардак приводил Лину в бешенство. Ну и отлично! Она ведь тоже сводила его с ума.
– Что это? – спросил Коул, разворачивая подозрительный сверток, который протянул Натан.
– Ленч. Я же сказал, что принесу еду.
– А я-то надеялся, что ты купишь пиццу или бургер. Или что-нибудь еще на худой конец.
– Ну так считай, что это и есть «что-нибудь еще». И перестань, пожалуйста, так на меня смотреть. Тебе дают вовсе не радиоактивные отходы, а всего лишь сандвич.
– А почему хлеб такой странный?
– Потому что его пекла Энджел.
Коул тут же положил подозрительный сандвич на стол.
Немного подумал и снова посмотрел на Натана:
– А где твой?
– У меня бургер из «Дейри куин».
– Не буду есть. – Коул решительно отодвинул сандвич. – Давай сюда бургер, и никто не пострадает.
– Ни за что на свете.
Коул не стал дожидаться разрешения. Молниеносным движением завладел бургером и жадно надкусил, пока Натан соображал, что к чему.
Шериф смерил преступника ледяным взглядом:
– Воровство чужого бургера противозаконно.
– Не более противозаконно, чем попытка навязать ни в чем не повинному человеку странную желтую кашу под видом хлеба и вареную морковку вместо мяса!
– Энджел очень расстроится, если я не съем ее сандвич. Коул пожал плечами:
– Извини, но это уж твоя проблема, а не моя.
– А если расстроится Энджел, то расстроится и Скай.
– И снова не моя проблема. – Бургер бесследно исчез во рту у Коула.
– А может быть, в твоей клинике, найдется какая-нибудь зверюшка, которой придется по душе прекрасный аппетитный сандвич?
– Даже и не мечтай! – прорычал Коул. – Не пожелаю зла ни одному живому существу, большому или маленькому.
Натан тяжело вздохнул, завернул несчастное произведение кулинарного искусства в салфетку и ловко метнул в мусорную корзину.
– Ну и как, признался наконец Лине, что сходишь по ней с ума?
Коул смерил приятеля тяжелым взглядом:
