человеческие жизни. Но не всегда.
Неудачи в работе оборачивались для него ночными кошмарами. Особенно одна неудача.
Интересно, как отнесется к этому Кэйла? Будет она все так же улыбаться ему или схватит Эшли и убежит? А почему, собственно, его это так беспокоит? Но Джека это волновало, и он не мог ничего с собой поделать.
— Она наконец-то заснула, — прошептала Кэйла, возвратившись на кухню час спустя. — Мне ужасно неудобно за ее слова. Но Эшли устала и была недовольна тем, что придется остаться здесь.
— Тебе незачем извиняться.
— Я просто… — Как объяснить, что ей было больно видеть убитое горем выражение лица Джека? — Мне очень жаль.
Джек пожал плечами.
— Я же говорил тебе, что не в ладах с малышами.
— Вовсе нет. Просто Эшли еще не отошла от испуга, после того, как ты запустил в нас свой костыль. Но раз она предложила тебе обнять своего Хагса, будь спокоен — ты ей понравился.
— Значит, я хоть что-то сделал правильно.
Кэйла чувствовала: здесь что-то не так. Джек не тот человек, который будет мучиться из-за того, что сказал ребенок. Он был слишком самолюбив для этого.
— Ты хочешь поговорить? — нерешительно спросила она.
— О чем? О том, что я сделал правильно?
— Нет. О том, что заставило тебя выглядеть таким… таким расстроенным. Я думаю, что не Эшли в этом повинна.
— Да так, неприятные воспоминания.
— О чем?
— Не волнуйся за меня. Это не смертельно, бывало и хуже, — усмехнувшись, уверил ее Джек.
Джек никогда не любил откровенничать и не собирался делать это сейчас, хотя ему и пришлось подавить в себе внезапное желание облегчить душу и довериться сидящей перед ним женщине.
Поэтому он решил сменить тему разговора.
— Во вторник я собираюсь к врачу и думаю, что он разрешит мне выйти на работу.
— Как это? Тебе же еще две недели ходить в гипсе.
— Ну и что, я могу заняться пока какой-нибудь бумажной работой. Я вообще всегда быстро выздоравливаю, а этот перелом не первая моя рана.
— У тебя и раньше бывали переломы?
— Да нет, просто небольшие неприятности. Например, несколько лет назад мне накладывали швы на левое предплечье. — Джек с гордостью предъявил Кэйле шрам. — А однажды мне за воротник попал горящий уголек и оставил там отметину. Хочешь посмотреть?
— Нет, спасибо, — сказала она, изо всех сил стараясь придать своему голосу безразличие. — Я… э… я вижу, что на твоем гипсе прибавилось автографов.
— А, это ребята тут кое-что написали. Тебе лучше не читать…
Но было поздно. Джек с досадой наблюдал, как Кэйла, склонившись к его ноге, пытается разобрать крайне неприличные словечки, нацарапанные на гипсе.
— Да, у твоих приятелей богатое воображение, и у женщины, которая расписалась на тебе, тоже.
— На моем гипсе, а не на мне.
Кэйла в этом не сомневалась. Она уже поняла, что Джек никого не подпускает к себе настолько близко, чтобы физические отношения затронули его сердце. Не подпускает надолго.
— Какой милый рисуночек изобразила Сэмми, — как бы между прочим заметила Кэйла.
— Она мне просто подруга, — пробурчал Джек.
— Хорошо, наверное, иметь столько подруг? — почему-то смущаясь, спросила Кэйла.
— С чего вдруг мы коснулись этой темы?
— Ты спросил, не желаю ли я взглянуть на твои шрамы, ведь этим ты обычно заинтриговываешь женщин?
— Неужели ты думаешь, что я расхаживаю по улицам, предлагая всем незнакомкам полюбоваться моими отметинами?
— Ну, тебе далеко ходить не надо, чтобы найти желающих. — Поняв, что сказала лишнее, она крайне смутилась.
— Интересная мысль. Но дело в том, что меня не интересуют никакие незнакомки, меня интересуешь ты.
— Правда?
— Ты очень красивая женщина.
— Ну теперь-то я точно знаю, что ты болтун.
— Ты не считаешь себя красивой?
— По-моему, у меня обыкновенная внешность.
— А ты не знакома с утверждением, что со стороны виднее?
— Я в это не верю.
— А во что ты веришь?
— В свою дочь.
— Это единственная твоя радость в жизни?
— Не единственная, но самая главная. А тебя что радует?
— Твое смущение, — ухмыляясь, заявил Джек.
Кэйла рассмеялась.
— Ты сам покраснел, когда я читала надписи на твоем гипсе.
— Я не покраснел, мне просто стало жарко.
— Я думала, что пожарные стойко переносят жар.
— Но не тот, в который ты меня вгоняешь.
Тихое признание Джека ошеломило женщину. Глаза их внезапно встретились. Дымчатый взгляд манил ее к себе, обещая сладкие запретные удовольствия. Кэйла вдруг отчетливо увидела их обнаженные тела на прохладных атласных простынях. Сплетение тел, объятия…
Прочь, прочь, видения!
Господи, ей нужно что-то сказать, чтобы нарушить эту сумасшедшую тишину. Кэйла откашлялась.
— Ммм… Ты всегда хотел быть пожарным?
— Думаю, что да. В детском доме я плохо адаптировался, а когда меня усыновили, был потрясен, что мой приемный отец — пожарный. Я ходил за ним буквально по пятам и постоянно расспрашивал о работе. Сэм был на редкость терпелив со мной и всегда рассказывал разные истории из своей практики — он и сейчас рассказывает, хотя уже ушел в отставку.
— Значит, ты пошел по стопам своего отчима?
— Нет, желание стать пожарным появилось раньше…
В голосе Джека послышалось напряжение.
— Если ты не хочешь говорить об этом…
Джек пожал плечами и глотнул эля.
— Я уже говорил тебе, что мои родители погибли в автокатастрофе. Лобовое столкновение… Я тоже был тогда в машине.
— Господи, Джек…
Джек, похоже, попытался не обращать внимания на ее сочувствие.
— Приехавшим на место происшествия пожарным пришлось использовать автоген, чтобы вытащить родителей из машины. Их пытались спасти, но… В общем, еще тогда пожарные произвели на меня неизгладимое впечатление. Их бесстрашие… — Джек снова пожал плечами. — Даже спустя столько лет я ненавижу, когда нас вызывают на дорожное происшествие и приходится открывать машину автогеном.
— Это вполне объяснимо.
