— Здрасьте, пожалте, — выглянул на улицу удивленный старик. — Неужель опять соскучились?
— Добрый день, Николай Петрович! — то ли торжественно, то ли официально прогудел директор.
— И вам того же, — кивнул хозяин.
— Мы к тебе по делу.
— Ну, проходьте, коли по делу, — он отступил от дверей, направляясь к сараю. — Сейчас только замок закрою.
Гости вошли во двор.
— А ты зачем сарай закрываешь? — полюбопытствовал главбух. — Боишься, что гробы стащат?
— Да, всяко бывает, — повернул ключ Петрович. — Народ у нас, сами знаете…
— Правда твоя, — согласился директор. — А мы к тебе с предложением.
— Да ну?
— Ну да. С конкретным. Чтоб, как говорится, вбить последний гвоздь в крышку его гроба.
— Интересно знать — чьего?
— Ах ты, хитрец, — лукаво погрозил пальчиком главбух. — А то сам не догадываешься?
Левый глаз Петровича едва заметно прищурился. Так обычно снайпер «тушит» свободный глаз, когда «ложится» на цель.
— Я много о чем догадываюсь, но в угадайки играть не собираюсь. Коль пришли, так говорите с чем. А то у меня дел невпроворот.
Директор покашлял в кулак, как в рупор.
— Ты, конечно, умный мужик, Петрович, — сказал он с легкой надменностью в голосе. — Но и мы, понимаешь, не пальцем в носу ковыряем.
— А чем? — уточнил старик.
— Действительно, — посмотрел на шефа главбух, очевидно, рассчитывая услышать о каком-то новом, экстравагантном способе.
Директор, кашлянув в другой кулак, неуверенно переступил с ноги на ногу. Он снова перепутал поговорки. Хотел сказать: мол, не пальцем деланы, а приплел зачем-то нос. Не станешь ведь сейчас признаваться в собственной ошибке, терять, так сказать, начальственный авторитет. Перебрав в уме варианты замены, но так и не найдя приличного, он с пафосом гаркнул.
— Мы в нем вообще не ковыряемся! — и еще раз кашлянул.
— Это вы молодцы, — похвалил Петрович. — Об этом, что ль, приехали рассказать-то?
— Да нет, мы к тебе с серьезным предложением.
— Это было ясно с первых слов. Серьезное начало — серьезное продолжение.
— Так вот, — в очередной раз прокашлялся директор, растеряв остатки начальственности. — Мы твою хитрость, стало быть, раскусили.
Глаз Петровича снова прищурился.
— Да неужели?!
— Да. Посидели, пораскинули умишком — а он у нас тоже имеется — и все про тебя поняли.
— Видно, постарел я, испекся.
— Да уж, видно, — хихикнул главбух. — Молодые мозги-то все равно пошустрее ваших соображают.
— Ну, это понятно. Так что, дальше-то?
— Ну, так вот, — приободрился директор. — Вора мы вычислили сами.
— Иди ты? — изумился Петрович.
— Да. По списку вслед за тобой пробежались, и вот он, голубчик.
— А и правда, молодцы.
— Да уж, не дураки, — подмигнул розовым глазом бухгалтер.
— Так от меня-то чего надо, коль сами с усами?
— Возместить материальный ущерб, вернуть зверьков на баланс.
— Вы мне, старику, попонятней объясняйте. За вами, молодыми, не угонишься.
Задвинув главбуха, как ящик комода, директор выступил на шаг вперед. Вид его стал суров и решителен. Доказательства, полученные в ходе собственного расследования, казались ему неопровержимыми. Гордо заложив руки за спину, он еще раз прокашлялся и приступил к обвинению.
— У Колоскова среди хонориков был любимчик. Мурзиком звали.
— Так вы Колоскова жуликом, что ль, определили?
— Ну да, а кого ж еще? Ты всех по списку прошел, а на нем остановился. Значит, кто вор?
— Так вы по этим соображениям вычисляли?
— Ну да, а по каким же еще?
— Да по разным можно.
— Согласен. И Мурзик тому подтверждение. Это значит, что Колосков своего любимчика выкрал, а других лишь для виду прихватил. Ну, чтоб подозрений не было. Верно?
— Не знаю, вам видней.
— Ну, как же? Мурзик — это же конкретное обвинение.
— Или наоборот, — буркнул Петрович.
— Ты хочешь сказать — вор не он, что ли?
— Не знаю
— А почему тогда на нем остановился?
— Ты пытать меня будешь или дело станешь говорить. Что от меня-то надо?
— Обыск провести.
— Эва, куда хватил? У Колоскова, что ль?
— Ну да. Не будет же он шапку из своего любимчика кроить. Значит, тот живой, где-то дома сидит.
— Э, нет, други мои. Я с обысками связываться не буду, даже не просите. Вон к Вовке обращайтесь — он по чужим дворам мастак шастать…
Петрович ненавидел обыски. Даже в годы службы он предпочитал обходить это мероприятие стороной. Ему было стыдно копаться в чужих вещах и квартирах. Однажды он нашел украденные деньги в шкафу, под стопкой женского белья. И уже на следующий день жена воришки на весь свет раструбила, что Петрович де в бабских панталонах рылся. А самое противное, что женщина была абсолютно права. Тогда он чуть со стыда не сгорел. После этого случая невзлюбил обыски особенно.
В кабинете Инны Вишняковой шел очередной допрос. Занятие довольно скучное и малоприятное, особенно когда приходилось вытягивать показания из молчаливых свидетелей. Зачастую они ничего не видели, не слышали, не помнили. Старый афоризм: «Я свидетель — что случилось?» теперь казался совершенно несмешным и для многих непонятным. Общественная активность граждан давно канула в лету. Сегодня все жили по принципу: «моя хата с краю, ничего не знаю». И преступников это вполне устраивало (как и нетерпимость к доносительству).
Полынцев заглянул в дверь и собрался было ретироваться, чтобы не мешать работе, но Инна вдруг проявила неожиданное гостеприимство.
— Проходи, — сказала она, оторвавшись от протокола. — Я уже почти закончила.
Он на цыпочках обогнул полную с короткой стрижкой женщину и опустился на свободный стул у окна.
— Значит, вы видели, как они выносили большие сумки и садились в машину?
— Ну да, — вяло подтвердила женщина.
— А почему же «02» не набрали?
— Так почем я знала, что это воры? Это уж потом выяснилось, что пятую квартиру обокрали.
— Вы же сами говорили, что мужчины показались вам подозрительными?
— Ну да, говорила. А вдруг бы я ошиблась? Потом выписали бы штраф за ложный вызов.
— Милиция за ложные вызовы штрафы не взимает, — с гордостью сообщила Инна. — Лучше пять раз впустую съездить, чем одного жулика упустить. Так что в следующий раз звоните, не стесняйтесь.
Женщина ничего не ответила, но во взгляде ее можно было прочесть: «Вы бы поменьше в кабинетах
