мед не сладок.
По пути, два раза попав под обстрел, и успешно отбрехавшись, без потерь, добрались до фабрики. Кирпичная двухэтажка, изгрызенная осколками, точно булка хлеба мышами, стояла в окружении таких же 'буханок' за дырявым бетонным забором. Оставив БТРы под его прикрытием, мы направились к цехам. С чеченской стороны, как обычно, постреливали, но нас это не слишком тревожило. Мы уже научились бегать пригнувшись и выбирать для переходов самые безопасные тропки.
К подвалу двухэтажки проскочили без особого напряжения, но, когда спустились в подземелье, испытали его с лихвой. В кромешной тьме, в грязи и зловонии, перепуганные и чумазые, худые и голодные, прижавшись друг к другу, словно мышата в норке, теснились на полу несчастные люди. Увидев нас, женщины зарыдали.
- Солдатики, миленькие, на кого же вы нас бросили, где же вы так долго пропадали?!
Мы начали неумело оправдываться. Но жалобы и стенания неслись со всех сторон, и нам от этого было еще хреновей, чем под пулями.
- Нас здесь убивали и насиловали! — неслось со всех сторон. — Грабили и угоняли в рабство. Где же вы были, почему так долго добирались?!
Что мы могли им сказать? Да и нужно ли было что–то говорить. Они ждали от нас не слов - помощи и реальной защиты…
Через некоторое время плачь, наконец, улегся, и мы, наслушавшись под завязку упреков, приступили к эвакуации людей. Здесь выяснилось, что идти могут далеко не все. Среди беженцев оказалось много стариков и больных. Зайцев передал по рации, чтоб в БТРах приготовили носилки. А мы принялись объяснять, тем, кто мог передвигаться самостоятельно, как вести себя действовать под огнем.
- Да все понятно, сынок, — выслушав нас, сказала седая женщина. — Вы только покажите, где ваши машины стоят, а там уж, как–нибудь, разберемся.
Сделав живой коридор от здания к забору, мы отправили к БТРам первую партию.
Духи молчали. Люди дошли до машин в полной тишине.
Следом запустили вторую группу, более крупную.
Она тоже прошла спокойно.
Чуть позже вывели третью.
Тут боевики открыли вялый огонь, но мы его быстро притушили ответным. Духи не стали ввязываться в перестрелку, похоже, берегли силы для обороны. А может, увидели, что мирных жителей выводим, решили пропустить. Не все же чеченцы отморозки, есть и нормальные. Когда загрузили всех здоровых, сняли коридор и приступили к эвакуации больных. На прикрытии оставили только двух пулеметчиков, народу и без того не хватало.
Одна группа прошла без происшествий.
Вторая тоже проскочила в тишине.
Мы решили, что нас не будут трогать и вышли все гурьбой, время поджимало, нужно было торопиться. Едва на улицу вытянулся хвост колонны, как в дальних домах, на духовской стороне, раздался негромкий щелчок. Последний боец припав на колено, выронил из рук носилки. Щелчок повторился. Упал другой, в середине строя.
- Из мелкашки лупит, сука! — крикнул Зайцев, вскидывая автомат. — Опять эта тварь беложопая вылезла!
Наши пулеметчики открыли огонь на прикрытие. Только в кого стрелять? Снайперша работала из глубины комнат и меняла позиции после каждой серии, к тому же, с флангов затрещали духовские автоматы.
Мы прибавили шаг, чтоб быстрей проскочить открытую зону. Но, вдруг, мой напарник споткнулся и затормозил.
- Задело? — спросил я, испугавшись.
- Кажется.
Старик, которого мы несли на носилках, закричал в сторону чеченских позиций.
- Что вы делаете, изверги!? В кого стреляете, фашисты!?
Эта ситуация была хуже той, что на площади. Как быть? Оставлять беженца и вытаскивать друга? А дед скажет: 'трусы русские солдаты, больных под огнем бросают'. Я заорал от растерянности.
- Прикуси губу и беги! Хоть на одной ноге, но беги! Нельзя останавливаться! Всех перебьют!
И мы побежали…
Я подталкивал его сзади носилками, стараясь попадать в такт с раненой ногой. Дед кричал: 'Бросайте меня сынки, уходите сами'. А мы молча скакали, как трехногая лошадь, моля Бога лишь об одном — не упасть. Потом друг рассказывал, что закусил губу так, что клыки сомкнулись через мясо. Хромая и спотыкаясь, он вывел нас из–под обстрела. Не знаю, смог бы я с дырой в бедре удержать в руках носилки, но он смог. Мы выскочили за забор'.
Андрей закрыл книгу. Сколько же эти 'Белые колготки' крови из наших ребят выпили. И, ведь, как подло воевали, сволочи, какие ситуации выбирали. Неужели, молоденькая Юлька смогла уложить коварную эстонку? Но, главное — какой был мотив?
Глава 17
Юля, вдоволь нагулявшись под окнами санатория, злая и голодная, вернулась в пансионат. Гад этот Полынцев, натуральный гад! Специально ее оставил в неведении. Все разузнал и смылся, на нервах решил поиграть. Хочет, чтоб она за ним собачкой побегала, хвостиком повиляла. Шиш! Сам на задних лапках будет стоять. Только поздно б не было.
Виктория, по–обыкновению, сидела на кровати с книгой в руках.
- Я тебе с ужина запеканку принесла, — сказала она, заложив страницу почтовым конвертом. — Там в тарелочке. Ешь, пока свежая.
- Спасибо, — хмуро буркнула красавица, устраиваясь за столом.
- А чего такая невеселая? — поинтересовалась подруга. — Устала?
- Не с чего радоваться. Полынцев случайно не заходил?
- Нет. А вы разве не вместе были?
- Были да сплыли
- Понятно. История продолжается. Все никак приручить его не можешь? Или сбежал таки кавалер?
Красавица нервно фыркнула, терзая вилкой запеканку.
- Не велика потеря. Был бы не нужен по делу, я б и не вспомнила. Ты представляешь, какой гад - обо всем меня выспросил и пропал. Я уж в санаторий к ним бегала — пусто. Прячется где–то, зараза!
- Ты все успокоиться не можешь? Не пойму, зачем тебе это нужно. Вокруг столько радости, а ты в горе копаешься.
- Почему в горе?
- А что же это, по–твоему, — веселье?
- У меня профессиональный интерес. Я такой материал, когда домой вернусь, забабахаю — все от зависти лопнут. Террористку раскусила, певца спасла, в плену побывала — точно, лопнут.
Подруга печально вздохнула.
- Так чего ж тебе еще? Все уже сделала.
- Интересно же знать, кто Янку приговорил. Полынцев за Могилой на вокзал поехал. А я жду, чем дело закончится: он — не он.
И тут произошло то, что заставило красавицу буквально вздрогнуть.
- Не он, — спокойным, но каким–то каменным голосом произнесла Вика.
