Он их не слышит. Оба мы больны. И я принадлежу к презренной касте, И я, как пес, забыл мечты и страсти, И для меня во времени равны Дыханье блеклых роз и запах хлорный, Герой-пилот, советник ли надворный. 5 Герой-пилот, советник ли надворный, — И тот, и этот выросли в избе. Удачей, участью почти фольклорной, Они обязаны самим себе. Кто был возвышен службой ратоборной, Кто — при царе — довлел иной судьбе, Но хоть бы раз строптивый, несговорный Проснулся ль дух в том иль другом рабе? Здесь, в недрах, не найти бессмертной силы, Здесь только сгустки крови, кости, жилы, Заране сделанные на износ, Над ними только святцы, только словник, В котором тлеют летчик иль чиновник, Иль школьница под сенью двух берез. 6 О школьнице под сенью двух берез Рассказывают знающие люди: Девчонку изнасиловал матрос, Потом отрезал губы ей и груди. Судили — наказание понес: Он в лагере среди мордвы и чуди… Как тихо! Но, быть может, отзвук грёз Не смолк в обезображенном сосуде? Мечтала стюардессой, что ли, стать, С пилотом-мужем раз в три дня взлетать… О беглый поцелуй и гул моторный! Увы, догадка чересчур проста: Что скажет нам святая немота, Что памятник нам скажет рукотворный? 7 Что памятник нам скажет рукотворный? Что каменная скажет голова? Он был поэт. Слагал он стих отборный, Рожденный, будто в праздник Рождества. Крестьянин и гуляка подзаборный, Какие, Боже, он творил слова! Они раскинулись, как луг просторный, И пахнут, как рязанская трава. Он сам как слово пожелал родиться, Но спит в сырой земле самоубийца, И все же дух его прими, Христос! А что пропеть уехавшему сыну, Крамольнику, жиду наполовину, Да и какой задать ему вопрос? 8 Да и какой задать ему вопрос? Задрав штаны, бежать за комсомолом? В деревне скоро лето, сенокос, Но солнце смотрит глазом невеселым. Крестьянин ноги из села унес, И пышным не вернуть его глаголом. Пошло все то, что было, под откос, На мельницу не едут за помолом. Так жизни закружилось колесо, Что на Руси не нужен стал умелец И сделался игрушкой земледелец, Как в басенке предвидел Шамиссо…
